Суд присяжных. Особенности процесса и секреты успешного выступления в прениях. Рубен Маркарьян

приходил, буянил и даже подрался с погибшим, но не убивал. А эти трое как раз и есть настоящие убийцы, которые стукнули своего же и вину решили свалить на моего подзащитного, раз уж так сложилось, что он явился к ним сам с недобрыми намерениями.

      Ведя его защиту, я, помимо всего прочего, несколько раз, обращаясь к присяжным, повторил: «Посмотрите на этих прекрасных и безобидных парней (при этом ребята в шипах и черных „косухах“ улыбались) и посмотрите на этого монстра, этого убийцу, этого головореза (мой „ботаник“ втягивал голову в узкие плечи)…»

      Следовало ли сомневаться, что присяжные в совещательной комнате отметят существенную разницу во внешнем виде потерпевших и подсудимого и не поверят, что «он – монстр», а «они – прекрасные и безобидные парни».

      Второе дело было по обвинению студента в соучастии в убийстве и поджоге. Два парня решили отомстить владельцу палатки с шаурмой за то, что, съев на днях его продукт, отравились. Один изготовил горючую смесь типа «коктейля Молотова», другой приехал с ним на машине к палатке. Мой подзащитный остался в машине, а его подельник взял бутылку, вышел из машины и метнул ее внутрь палатки. Вспыхнул огонь, пламя попало на газовый баллон внутри, и тот рванул. Взрывом убило владельца палатки (турка по национальности) и самого поджигателя. А мой подзащитный, испугавшись, перепрыгнул на сиденье водителя и попытался скрыться, но был задержан экипажем патрульно-постовой службы тогда еще милиции. На суде он говорил о своей непричастности, бутылку-де он брал, но потому, что она лежала под ногами (случайно), но все остальное делал погибший подельник. А обвиняли парня в убийстве общеопасным способом по мотивам национальной вражды, так что светило ему прилично. Ну и у прокурора были доказательства, надо сказать, весомые: отпечатки – раз; пребывание в машине – два; студенты-однокашники подтверждали, что он, в общем-то, не очень дружески относился к лицам неславянской внешности и языковой группы.

      Я, готовясь к программе, за сухими строчками сценария не видел людей. В постановочном суде есть, конечно, элемент неожиданности, я ведь не работаю до съемочного дня ни со своим подзащитным, ни со свидетелями, я не вижу потерпевших.

      В настоящем суде надо иметь в виду, что полная информированность адвоката об участниках процесса (включая их внешность) может пригодиться. Но тут мне приходилось реагировать на сюрпризы мгновенно, прямо в зале суда. Я себе представлял своего подзащитного этаким националистом-скинхедом, полагая, что именно такой образ будет создан шеф-редактором по актерам и режиссером программы. Плачущая вдова с фотографиями детей-сирот общалась, по сценарию программы, с судом через переводчика с турецкого языка, давая показания о сложившемся тяжелом положении, когда из-за убийства мужа, только что получившего гражданство России, она не сможет содержать пятерых маленьких детей. Как понятно, плачущая женщина и пять малюток, оставшихся без отца, шансов моему скинхеду оставляли мало. Но это по сценарию. Когда я вошел в студию и