Лирика (сборник). Эдуард Асадов

к тишине.

      Душе ведь надо порою

      Остаться наедине!

      И может, всего нужнее

      Уйти по тропе туда,

      Где жаром рябина рдеет

      И в терпком меду шалфея

      Звенит родником вода;

      Туда, где душе и глазу

      Откроется мудрый мир

      И где на плече у вяза

      Волшебный поет снегирь.

1970

      О скверном и святом

      Что в сердце нашем самое святое?

      Навряд ли надо думать и гадать.

      Есть в мире слово самое простое

      И самое возвышенное – Мать!

      Так почему ж большое слово это,

      Пусть не сегодня, а давным-давно,

      Но в первый раз ведь было кем-то, где-то

      В кощунственную брань обращено?

      Тот пращур был и темный, и дурной

      И вряд ли даже ведал, что творил,

      Когда однажды взял и пригвоздил

      Родное слово к брани площадной.

      И ведь пошло же, не осело пылью,

      А поднялось, как темная река.

      Нашлись другие. Взяли, подхватили

      И понесли сквозь годы и века…

      Пусть иногда кому-то очень хочется

      Хлестнуть врага словами, как бичом,

      И резкость на язык не только просится,

      А в гневе и частенько произносится,

      Но только мать тут все-таки при чем?

      Пусть жизнь сложна, пускай порой сурова,

      И все же трудно попросту понять,

      Что слово «мат» идет от слова «мать»,

      Сквернейшее от самого святого!

      Неужто вправду за свою любовь,

      За то, что родила нас и растила,

      Мать лучшего уже не заслужила,

      Чем этот шлейф из непристойных слов?!

      Ну как позволить, чтобы год за годом

      Так оскорблялось пламя их сердец?!

      И сквернословам всяческого рода

      Пора сказать сурово наконец:

      Бранитесь или ссорьтесь как хотите,

      Но не теряйте звания людей:

      Не трогайте, не смейте, не грязните

      Ни имени, ни чести матерей!

1970

      Весенняя песня

      Гроза фиолетовым языком

      Лижет с шипеньем мокрые тучи.

      И кулаком стопудовым гром

      Струи, звенящие серебром,

      Вбивает в газоны, сады и кручи.

      И в шуме пенистой кутерьмы

      С крыш, словно с гор, тугие потоки

      Смывают в звонкие водостоки

      Остатки холода и зимы.

      Но ветер уж вбил упругие клинья

      В сплетения туч. И усталый гром

      С ворчаньем прячется под мостом,

      А небо смеется умытой синью.

      В лужах здания колыхаются,

      Смешные, раскосые, как японцы.

      Падают капли. И каждая кажется

      Крохотным, с неба летящим солнцем.

      Рухлядь выносится с чердаков,

      Забор покрывается свежей краской,

      Вскрываются окна, летит замазка,

      Пыль выбивается из ковров.

      Весна даже с душ шелуху снимает:

      И горечь, и злость, что