Мудрец и чудотворец. Владимир Барышев

и вдруг взъярился, как раненый лев:

      – Вы! – закричал он. – Вы ленивые и грязные рабы, которые ни на что не годятся! Вы трусливы и неуклюжи, как черепахи, а орудие пытки в ваших руках не опаснее детской свистульки. У меня нет времени вытирать вам сопли! Продолжайте дело.

      Воины переглянулись и положили крюк на землю. Они не все сказали игемону. Да, старик не бог, но Тот, на Кого он уповает, под Чьей защитой находится, в силах сокрушить землю. И Он же может вознести их на небо, если они не отступят.

      – Мы отказываемся, игемон.

      – Что-о?!

      А ничего. Пока они пытали старца, он им кое-что порассказал. И они кое-что видели, подтверждающее его слова. Нет, они не могут променять вечность на миг. Жизнь проходит скоро, и умирать надо с чистой совестью.

      – Это ваше последнее слово?

      – Да, Лукиан, это наш выбор. Мы веруем во Христа.

      – Даже так! Однако… Силен старик, нечего сказать. Ну, кто срубит эти пустые головы? Где палач?!

      Их звали Порфирий и Ваптос и ушли они вместе. Кровавый меч не испугал трех женщин, свидетельниц этой расправы. Их имена в том же списке у ангелов.

      Пять трупов. Лукиан рвал и метал. Точнее, его рвало и метало, как сухой лист в бурю. Никто не хотел пытать старика.

      – Ну, – обратился он к сотнику, – где же люди? Есть у тебя воины или ты пасешь стадо овец?

      – Разреши попробовать мне самому, игемон, – Лукий стоял бледный и злой. – Я думаю, у меня получится.

      – Да? Ну, попробуй, раз ты так думаешь.

      Подойдя к неостывшим еще телам воинов, сотник, избегая взгляда на их лица, поднял с земли когти. Он приблизился к дереву и посмотрел на старика. Тот, обнаженный, висел перед ним, слегка покачиваясь. Тонкий, как лоза, и белый, как лунь. И никаких ран на теле.

      Сотник, подняв правую руку, аккуратно, пока не очень глубоко, воткнул железный крюк в плечо старика и потянул его вниз. Рука соскользнула, и вырвавшийся из тела коготь тяжело упал вниз, вонзившись в стопу Лукия.

      Бледность сотника утроилась. Он не мог вырвать крюк из ноги и отшвырнуть его прочь. Руки у него отнялись. Сотник глядел на старика, сжав зубы, чтобы не взвыть. Он попробовал шевельнуть пострадавшей ногой, и острая боль пронзила его тело, впившись в самое сердце. Орудие пытки было в исправности.

      – Ну, что там у тебя? – спросил Лукиан. – Почему твое слово расходится с делом?

      Лукий неловко свалился на землю. Здоровой ногой он пытался выдернуть коготь. Игемон шел к нему.

      – Так в чем дело?

      – Этот человек, – тихо сказал сотник, – старик…

      – Что – старик? Почему ты валяешься, как нашкодивший раб, в его ногах? Ты что, пьян?

      – Руки, – попытался объяснить Лукий, – мои руки… Старик, – он уже шептал, – волшебник и маг.

      – Волшебник и маг? – переспросил игемон. – Вот эта худая плеть?

      Он подошел вплотную к висевшему человеку, усмехнулся и плюнул ему в лицо. Лучше бы он этого не делал.

      Сотник, изловчившийся высвободить свою плоть от железа, лежал и стонал. Он был привычен к боли, и не она вытеснила теперь стон из его груди. На Лукия смотрел игемон, и это было хуже пытки, страшнее парализованных рук. Игемон стоял к нему спиной и глядел на него в упор. Два колеса очумелых глаз, которые теперь запросто могли созерцать собственный зад.

      Зрители давно разбежались. Им повезло, но воинов держал долг. Теперь, объятые ужасом, они стали умолять старца, чтобы тот сжалился над Лукием: кому нужен сотник без рук? И зачем народу игемон, который не видит, куда идет, или пятится задом?

      – Пощади, старче! Отврати гнев свой и Божие мщение. Ты говорил, что нельзя отвечать злом на зло.

      – Снимите меня.

      У него был мягкий и ровный голос. Не похоже, чтобы он хотел мстить.

      Легионеры обрезали веревки и бережно сняли старика с дерева. Подали ему одежды и помогли облачиться. Сотник лежал не шевелясь и молчал. То и дело хватаясь руками за голову, игемон топтался по кругу.

      – Жив Господь, – сказал старик, – и в сердце моем нет злобы. Бог воздаст каждому по его заслугам. Радости и мукам не будет конца.

      – Велик твой Бог и в Нем только истина, – отозвались воины. – Пощади нас, человек Божий!

      Они так и говорили вместе, одним страхом. Все пали на колени. Некогда внушительное лицо игемона, приводившее народ в трепет, украдкой косило из-за собственной спины за развитием событий. Выглядело это омерзительно, и Лукий, почувствовавший, что его ждут, заговорил:

      – Прости, отец. Мне не доставляет удовольствия рвать телеса, я не собака. Но закон и моя должность… Будь они прокляты. Если ты исцелишь меня, я пойду за тобой и приму твою веру.

      – Благословен Бог наш, ныне и присно, и во веки, – отозвался старец.

      – Благословен, – сказал Лукий, – во веки.

      – Ты, Господи, восприявший плоть нашу ради нашего спасения, призри на смирение грешных, разреши их от уз Твоей кары, а меня, если хочешь, исцели