Пушки заговорили. Утренний взрыв. Сергей Николаевич Сергеев-Ценский

крепкую на вид девушку, с крутыми щеками, выпуклым лбом, с не умеющими как будто совсем улыбаться губами, с густыми темными бровями, низко опущенными на небольшие карие глаза.

      И голос у нее был низкого тембра, и с Надей она говорила как старшая с младшей, из чего Нюра вывела, что она, хотя и однокурсница сестры, но, должно быть, не одних с нею лет. И руки у нее были шире в кистях, чем у Нади. Так как стояли они трое теперь перед одним из вздыбленных бронзовых коней, которого хотел привести к покорности мускулистый бронзовый человек, то Нюре подумалось даже, что такая, как эта Дедова, пожалуй, тоже могла бы взять в свои руки повод и повиснуть на нем, чтобы прижать конскую голову поближе к земле.

      На вопрос Нади, как на заводе настроены рабочие, Катя отвечала не то чтобы привычно хмуря свои густые брови, но как будто подчеркнуто хмуря их:

      – Рабочие ведь теперь раскассированы: очень многих забрали в армию, несколько тысяч, а другие, которые тоже запасные или ополченцы, только очень нужные на заводе, – те оставлены, работают, только их предупредили, что чуть что – ушлют под пули без разговоров.

      – А что это значит «чуть что»? – не утерпела, чтобы не спросить, Нюра.

      – Это твоя сестра? – спросила Дедова Надю вместо ответа Нюре.

      – Сестра же, я же ведь тебе сказала! – удивилась Надя.

      – Я не расслышала. Она на тебя похожа, – сказала неторопливо Дедова и, оглядев Нюру цепким взглядом, как бы вскользь бросила ей: – Рабочие останутся рабочими, хотя и война.

      – И хотя работают на войну, – добавила Надя.

      – А что может выиграть на войне рабочий? – глядя по-своему, то есть как будто исподлобья, недоверчиво и недовольно, на Нюру, спросила Дедова.

      – Ничего ровным счетом, – храбро ответила Нюра готовой фразой, слышанной ею от сестры, хотя в смысл этой фразы она еще не удосужилась проникнуть.

      – То-то и есть… Поэтому настроения у наших рабочих остались прежние. А как их расстреливали в июле, этого они не забыли.

      – Разве расстреливали? В июле? – изумилась Надя, понизив голос.

      – А ты разве не знала? Впрочем, это уж были каникулы, ты уехала домой… На заводе же, на дворе, в рабочих стреляли… Были убитые, много раненых. Потом многих арестовали…

      Густой, почти мужской голос Кати очень шел – так показалось Нюре – к тому, что она говорила, и потом, когда они простились, так как Катя куда-то спешила, Нюра совершенно непосредственно сказала сестре:

      – Вот такая могла бы идти впереди с красным флагом, а совсем не ты!

      Это больно укололо Надю.

      – Не я? Не я? Не говори глупостей!.. Катя, может быть, тоже захочет идти, только у нее не выйдет.

      – Почему не выйдет? Именно у такой и выйдет.

      – А я тебе говорю, что не выйдет! Я знаю Катю получше, чем ты.

      – Зато она рабочих знает, а ты нет, – не сдавалась Нюра.

      – А ты почему думаешь, что я не знаю?

      – А где же ты их могла видеть? В Симферополе?

      – Где бы то ни было, – упорствовала