Сказание о Раде и Алексее. Анна Зубкова

маленького скита, где ему надлежало отныне жить, время от времени рассыпал проклятия в адрес погоды и грелся самогоном.

      Место это в предгорьях Урала, куда был отправлен Алексей, было для него своего рода ссылкой.

      … А ведь так недавно была Москва, жизнь в самом центре происходящих в стране событий, учёба в Спасском монастыре, а затем в греко-латинской академии Семёна Полоцкого, только что созданной по образцу европейских университетов. Потом – рукоположение в присутствии приближенных к царскому двору священнослужителей… Это обещало блестящее будущее…

      … И вот – всё рухнуло!

      Вначале умер его опекун-воспитатель – честный и мудрый человек. Он вёл все имущественные дела Алексея. И Алексей – сирота из знатного и богатого рода – был свободен от всей суеты по управлению имениями.

      Алексей – лишь к духовному направлял все свои устремления. Он избрал для себя путь монашеского служения Богу – ибо к тому с детских лет имел мечты и намерения.

      После смерти опекуна, недолго думая, Алексей передал всё своё имущество и деньги церкви – и затем принял постриг. Ведь «трудно богатому войти в Царствие Небесное»1. И очень скоро после этого – всё и случилось: опала, изгнание…

      Алексею больно было вспоминать об этом… Ведь лишь деньги немалые и земли, ему прежде принадлежавшие, были очень сильно нужны тем, кто распорядились избавиться от его присутствия в Москве… Каждый из них спешил присвоить как можно больший кусок сего земного добра…

      И ещё – неугоден был молодой и страстный проповедник преображения духовной жизни…

      И вот теперь – рухнуло всё: все его мечты о преобразовании жизни церковной, все мысли о свершении добрых дел во Славу Божию, во благо государства Российского, во благо народа в стране огромной, ныне столь униженно живущего…

      … Теперь он стал одним из тех, кто уже никогда не смогут ничего изменить в жизни и церкви, и страны в целом…

      … А ведь казалось… Мысли горькие об участи своей печальной – словно серый туман кружились в голове Алексея:

      «Теперь я – никто… Я – словно снежинка в этой пурге… И какая разница: растает ли она сейчас – или вмёрзнет в какой-нибудь сугроб и будет в нём ждать своего конца по весне…

      Может быть, остаться в каком-нибудь уездном городке? Начать другую жизнь? И никто никогда не узнает: где я сгинул, кем стал?

      … А впрочем – зачем? Нет в том смысла!… Не к тому ведь стремится душа! Ведь по глубокой своей устремлённости – путь монашеский я избирал!

      Иль, может быть, Богу нужна зачем-то такая моя горькая участь?

      Сколько вопросов! А ответов – нет!…»

      Время от времени Алексей мысленно возвращался к последним неделям своей столичной жизни, вспоминал пламенные речи, что произносил он перед многими своими друзьями и наставниками. Ему казалось, что его слова зажигали и в других людях любовь к Богу и стремление к преображению духовной жизни в стране. Алексей был уверен, что знает, как это можно и нужно сделать! Лишь бы его услышали те, кто правят жизнью церковной, – чтоб рассказали об этом царю…

      И вот – они услышали…

      … Он вспоминал последний разговор с тем, кто объявил ему об изгнании из Москвы. Ярко всплыло в памяти насмешливое выражение лица говорившего, его высокомерный тон «победителя» в этой жизни, всегда знающего, на чью сторону встать в интригах придворных – чтоб самому и уцелеть, и продвинуться…

      – Вот и поедешь теперь, – говорил он, – от мыслей своих еретических избавление получать да каяться! Вон – старец Николай прежде тоже учить всех пытался, хотел всех «торгующих из храмов изгнать»… Ничего! Образумился! И слово хоть одно от него теперь не каждый год слышат…

      – Что ж плохого в нестяжании, если так Иисус заповедовал?

      – Так не о своём же богатстве печёмся! О богатстве церкви! А ты – осуждаешь! А то – грех!

      … Алексей действительно поймал себя на осуждающих мыслях, ибо не раз видел богатое убранство жилища говорившего, видел его вкушающим скоромную пищу в пост в великом изобилии: «по благословению и для поправления немощи телесной». Только какая же то немощь? Живот – округлый, щёки – лоснящиеся от жира…

      «Осуждаю ли я? Обиделся ли?»

      … «Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас!»2

      Алексей попробовал углубиться в молитвы.

      Ветер стих, снегопад закончился, всё начало сверкать в свете выбравшегося из-за облаков закатного уже солнца.

      Красота и безмолвие снежное!

      … Возница остановил сани:

      – Дальше дороги нет, пешком ступайте!

      – Как это – нет?

      – Нет и не было! Летом тропинка есть, а сейчас – так идите!

      – А деревня где?

      – И деревни нет! Весь народ давно уж к заводу железнорудному переселили. Тут – лишь несколько домов осталось. Те, кто к работе

1

Мф 19:23.

2

Мф 5:44-45.