Варвара выступает в поход. Салма Кальк

ужна?

      – А зачем? Её отец убит, и принц, её жених, тоже. Её наследство в руках Звездных Дождей, и пойди выцарапай его оттуда. Если бы мы её не увезли, она бы тоже уже была убита. Я готов ехать с ценной добычей, но не готов – с бесполезной обузой. Торговаться за неё теперь не с кем. Взять её в жёны после всего – стать мишенью для изменников и для Звездных Дождей разом. Не хочу.

      – Что же ты хочешь?

      – Избавиться от обеих, от знатной девицы и от камеристки.

      – Погоди, вдруг они ещё пригодятся? Давай подумаем, где их можно спрятать. А потом найти – если ветер переменится.

      – Спрятать – дело нехитрое, но – только графскую дочь.

      – А камеристка? Она могла бы доставлять нам сведения о госпоже.

      – Предавшая раз предаст снова. Она легко сдала нам свою госпожу, с которой выросла, и что же, ты думаешь, она не сдаст тебя, если ей предложат больше?

      – Ты прав, дьявол их всех забери. Но я хочу её себе, хотя бы на пару ночей!

      – Зачем тебе? Девок достаточно. А эта слишком много знает. Для всех она уже мертва, её никто не станет искать.

      – Она красива!

      – Вот ещё! Сначала она красива, потом она несчастна, и ты сам не поймёшь, как окажешься в её власти. Смерть, и нечего тут.

      – Как скажешь. Но как ты поступишь с графской дочерью?

      – Ха! Отдам мамаше Вороне.

      – С ума сошёл, да? Знатную, воспитанную девушку – мамаше Вороне?

      – Зато её там никто не найдёт. Ворона придумает, как сделать её неузнаваемой.

      – С её северной внешностью это трудно. Её узнают.

      – Пока к нам сюда идёт лавина северных рыцарей – будут и светлокожие дети. Она не одна такая на всём свете. Подумаешь – светловолосая и бледнолицая! Ничего, захочет жить – не будет бунтовать. Кстати, глянь, как она там.

      – Дышит. Ты верно рассчитал зелье.

      – Вот и хорошо. Едем к мамаше Вороне, и я ещё денег с неё слуплю за такую добычу.

      – Всё равно, благородную деву – отдавать в притон?

      – Ты можешь сесть рядом и охранять её. А можешь отправиться со мной в Монте-Реале, где сейчас хаос и безвластие, и попытаться там поискать свою судьбу.

      – Конечно, я отправлюсь с тобой. А девки… ещё будут. И белокожие – тоже.

      – Вот и я так думаю. Господь пошлёт нам всё, что нужно. И деньги, и девок. Простых и благородных. Отправляемся.

      – Отправляемся.

      Десяток конных двинулся по прибрежной дороге. В свете полной луны они казались тенями – потому что были одеты в тёмное, без единого светлого клочка, без доспехов, от которых отразился бы лунный луч. Даже лица их были скрыты – не лишняя предосторожность там, где могут убить, если случайно решат, что видели тебя в войске соперника. Казалось, что даже копыта коней не выбивают из дороги пыль, а словно плывут над посеребрённой лунным светом землёй.

      Впереди замерцали огни прибрежного города, не спавшего ни днём, ни ночью. На воротах отряд не остановили – потому что узнали.

      Останавливать тех, кто служит Ночному владыке – себе дороже, это знает всякий. Пусть себе едут, их лучше не трогать, тогда и они не тронут. Их немного, но каждый стоит десятка, а то и поболее, потому что великий воин и могущественный маг, других Ночной владыка не держит.

      Закрыть за ними ворота и перекреститься, что господь отвел беду. И дремать себе дальше.

      1. Барбара – и всё

      – Матушка, она проснулась!

      Кто проснулся? Я проснулась? Ну, может быть. А где я проснулась? В какой больнице? Я бывала в разных, а кто вчера дежурил – не знаю. Только бы не в пригород какой увезли, и не в Ново-Ленино, туда потом никого не уговоришь приехать. А когда тебя забирают в больницу с улицы, потом всегда нужен кто-то, кто привезёт вещи. И поесть.

      Но почему матушка? И вообще!

      Я открыла глаза – и не поняла ничего. Давно не беленый потолок – ну, бывает. Плохой свет – ночью в больнице свет не очень яркий, если ты не в операционной, конечно. Воздух тяжёлый, спертый – давно не проветривали, видимо. А вот паутина в углу – это уже совсем за гранью.

      Так, стоп. Какая паутина? Как я смогла увидеть паутину в полутёмной палате, при моих-то минус тринадцать? А линзы я перестала носить уже год как, потому что в линзах дальнозоркость, и ничего на мониторе не видно, и на экране телефона.

      Я пошевелилась… нет, лучше не буду, больно. Болит всё. Мышцы – руки, ноги, корпус. Голова. Рёбра болят. И… в промежности тоже, будто снова была операция по гинекологии. Горло пересохло, пить хочется просто невозможно. Чёрт побери, что происходит?

      Шаги, шелест одежды – чтобы увидеть врача, нужно извернуться, как я сейчас не смогу.

      – Проснулась, значит! – слышу я недобрый женский голос, обладательница в годах, наверное – моего возраста.

      – Я вообще где? – слова дались с трудом, но нужно ж понять, что дальше.

      – Ты – у меня. А я – матушка Ворона, – безапелляционно произнесла