Сад сломленных душ. Жоржия Кальдера

надо мной всем своим впечатляющим ростом. – Пусть твоя агония будет долгой, дабы все оценили тяжесть и низость твоих деяний.

      Я опустил голову, не в силах выносить взгляд отца.

      – Сдохни, грязный богоубийца! – завопил какой-то человек из толпы.

      – Мерзкое чудовище! – заверещала женщина, стоявшая чуть поодаль и, очевидно решив, что одного оскорбления мало, плюнула в меня.

      Плевок приземлился на вымощенную железным булыжником землю в нескольких сантиметрах от того места, где я стоял.

      Я не смог сдержать гримасу отвращения – не столько из-за гнусных ругательств, которыми меня осыпали жители Пепельной Луны, сколько из-за своего унизительного положения. Мои руки были скованы за спиной, на лодыжках тоже были кандалы, закрепленные цепями. Мне хотелось выслушать приговор, стоя с гордо поднятой головой, с достоинством, но узы иного рода – нематериальные – мешали мне выпрямиться, несмотря на все мои усилия, заставляли меня преклонить колени пред лицом моего отца.

      Мой отец…

      Я потерпел неудачу.

      Позорно провалился.

      Снова…

      Я поднял глаза и посмотрел на лес стальных копий, которыми ощетинился возвышающийся надо мной огромный дуб. После набрал полную грудь воздуха и попытался сдержать дрожь, охватившую все мое тело при виде несчастных, нанизанных на эти пики, словно обычные жуки.

      Я сразу же понял, что меня ждет та же участь – и был к этому готов.

      Пусть я потерпел неудачу, но, по крайней мере, попытался…

      Раскаленное добела острие впилось в мою спину, безжалостно проникая все глубже, вгрызалось в мою плоть. Меня пронзила невыносимая, ослепляющая боль…

      Я подскочил на кровати, задыхающийся и ошеломленный.

      В комнате царила тишина. Охваченный смятением, я сел на краю кровати, тяжело, шумно дыша. Дрожащей рукой пригладил мокрые от пота волосы, оглушенный жуткой реалистичностью только что пережитого – хотя все случившееся было лишь сном.

      – Снова эти проклятые кошмары? – прозвучал в глубине комнаты чистый женский голос.

      Я с трудом сглотнул слюну, потом зажег стоявшую у изголовья лампу.

      Возле двери стояла мать, подол ее длинного белого платья слегка развевался.

      – Я кричал? – невнятно пробормотал я.

      Не хотелось бы перебудить весь дворец.

      Мать подошла к кровати, бесшумно скользя босыми ступнями по паркету, и, оставив мой вопрос без ответа, спросила:

      – К какому способу ты прибегнул на этот раз?

      Я вздохнул, сжал переносицу двумя пальцами и признался:

      – Дурацкий серебряный кинжал. Удар в сердце и в горло. К чему эти вопросы, какая, в сущности, разница?

      – Нужно, чтобы ты запомнил. Каждая деталь имеет значение. Все они говорят о тебе больше, чем ты можешь себе представить.

      Я покачал головой, возмущенный этой идеей.

      – Это абсолютно ничего не значит! – решительно заявил я. Намеки матери взволновали меня больше