Якса. Бес идет за мной. Яцек Комуда

дротиков, пусть станет единым копьем в моей руке. Если удастся, то станем великими. Куплю тебе… рабыню. Коней, новую, лучшую юрту. Тотемы и драгоценности. Заушницы и эти… лендийские обручи на голову.

      – Сто это? Папа? Сто это? – спросил маленький Могке, кладя руку на мешок и пытаясь катать его, словно был это набитый шерстью мяч.

      – Это наше счастье и слава, сын мой. Не трогай, пусть лежит. А то еще укусит!

* * *

      Дедичи встретили Чамбора смрадом гари и пепелищами вместо хат. Сразу, едва он выехал из лесу, заметил бревна сожженных домов; кривые, разбитые, хрустящие под копытами плетни и покинутые сады. Помертвев, он ехал пустошью, не видя вокруг ни одной живой души. Только почерневшие остовы стен, с которых порывы ветра, как с кострища, срывали клубы сажи и черной пыли.

      Только когда Чамбор въехал меж руинами строений, на майдан, где подданным оглашали волю и приказы господина отца, он увидел нетронутые коньки крыши Дедича, ворота из дубовых брусьев, наискось перечеркнутые шляпками столярных гвоздей, а выше, на пригорке, – угловатый палисад града и резко встающую над ним крытую дранкой крышу гордого дворища.

      – Лива! Ли-и-ива! – крикнул он, стоя перед воротами. – Открывайте, во имя Праотца. Я прибыл… Вернулся. Прямо из боя.

      За частоколом что-то зашуршало. Из-за него выглянула бородатая голова в шишаке.

      – Кто таков и зачем?

      – Я Чамбор из Дедичей, не узнаёте? – кричал рыцарь. – Отец из вас ремни станет драть, – добавил в отчаянии, – если вы меня, его сына, не впустите.

      По ту сторону ворот заскрипели засовы. Обе створки начали медленно раскрываться. Чамбор уже спешился. Вошел в подгородье, ведя коня за узду, и увидел четырех вооруженных стражей – в стеганках, кожанках и шишаках с кольчужной бармицей. Первое, что он сделал, – пал на колени, согнулся, поцеловал землю семейного гнезда.

      – Отец здоров? А сестры? Ярант? Все целы?

      – Живы, хозяин, а как же. И мы спасены.

      – А ваши люди, господин? Пахолки? – крикнул худой высокий стражник в черном; перо от шишака не прикрывало его нос, потому как он был подрезан и отогнут в сторону, от старой раны. Поэтому в Дедичах его звали Носачом. – Олько?

      – Твой брат, помню, – сказал Чамбор, медленно поднимаясь, так как в пояснице чувствовал боль, а в ногах – усталость. – Он был со мной до конца. У правого бока, на Рябом поле. Радуйся, умер рыцарской смертью. Это добрая весть и, боюсь, единственное утешение в нынешние времена.

      – Да что там мне… рыцарская! Что мне слава! – простонал Носач. – Ох, святой король-дух, Есса-помощник. Как в бездну с вами пошел!

      Чамбор вздохнул.

      – Такова судьба, Носач. Ведите меня к отцу! Быстро!

      Другой стражник вынул из ухвата факел и повел Чамбора по другую сторону ворот – к калитке, врезанной в плотный высокий палисад, опоясывавший двор; с боков же тот защищали частоколы и торчащие из земли заостренные колья. Вдвоем они, Чамбор и стражник, подождали немного. Взгляд юноши между тем пошел вверх, где чернели