Потерянный рай. Эрик-Эмманюэль Шмитт

туда, а потом мне все расскажешь.

      Я кивнул, двинулся к поляне, но, едва выйдя из поля зрения Мины, свернул в другую сторону.

      Мама была у себя – она лежала в одиночестве изрядно пьяная. Смеркалось, и я почти не различал очертаний ее тела. Она молча предложила мне улечься рядом с ней и протянула чашку вина. Я залпом ее осушил.

      От далеких звуков музыки остался лишь тонкий лихорадочный пульс, он больше не задевал нас.

      Пристроившись рядом с Мамой, я шепнул:

      – Спокойной ночи.

      В ответ она что-то промямлила, дыхание ее, смешиваясь с приглушенными напевами и раскатами смеха, становилось все спокойней, и наконец вся комната наполнилась ровным посапыванием.

      Ночью я проснулся. Во рту было гадко, язык присох к нёбу. Мама погрузилась в оцепенение, ограждавшее ее от тоскливой действительности.

      Я кое-как выбрался наружу; ноги затекли и еле двигались, и я с трудом доплелся до дому. Мина в полусне услышала мои шаги.

      – Ты танцевал?

      – Совсем немного. Все тело ломит.

      – Ты гордишься?

      – Чем?

      – Этим праздником, ведь это ты его устроил.

      Я болезненно поморщился, и она решила, что из скромности. Она приподнялась и схватила меня за руку:

      – Прошу тебя, давай пройдемся.

      Ночь была ясной и свежей, дул легкий ветерок. Темные холмы напоминали больших псов, задремавших на берегу Озера. Мы сошли с тропинки и укрылись от праздничного гула под сенью деревьев, бродя меж сумрачных колонн их замшелых стволов. Мы ощущали шелковый шелест трав под ногами и живой запах растоптанной мяты. Потом нас потянуло на праздничный шум, и мы вышли на вершину горушки над поляной. Под ногами у нас кипело веселье: музыка, огни, взрывы смеха, пение и танцы являли другую ночь, оживленную, бурливую и разношерстную. Тут безраздельно царило упоение жизнью: потрескивало пламя жаровен, на которых готовилось мясо, парни устраивали поединки, другие глазели; кто-то суетливо топтался, а парочки начинали разбредаться.

      Я пытался отыскать глазами Панноама и Нуру; интересно, они все еще возглавляют праздник? Расстояние не позволяло это выяснить. Меня больно резанула мысль, что они уединились и совокупляются.

      Мина взяла мою руку, потянула ее к своему пупку:

      – Чувствуешь? Он шевелится.

      Я ощутил под ее теплой кожей упругие толчки.

      Она блаженно улыбнулась. Я ответил ей такой же улыбкой. Вообще-то, мы с ней должны радоваться жизни. Плевать на эту свадьбу… Меня позабавила мысль, что там, внизу, пожилой жених, мой отец, распускает хвост перед новоиспеченной супругой, Нурой, которая старше моей жены, и в то же время мы с Миной – бывалая, опытная чета, преодолевшая испытания, и смотрим на всю эту шумиху с высоты своей зрелости.

      Мина крикнула:

      – Смотри!

      И указала на ветку, где сидела сова. Совиная маска уставилась прямо на нас, мерцая двойным огнем радужки, бледные перья сияли лунным светом.

      – Нам нечего бояться, Мина, совы не нападают на людей.

      Мина вздрогнула от страха:

      – Но почему она так смотрит на нас?

      – Не