Обыкновенная история. Александр Пономарёв

Вот перед ним, затаив дыхание в ожидании волшебства, застыл зал, полный респектабельных ценителей высокого искусства. Вот чадо, откинув назад длинную челку и сомкнув веки, уверенно берет первый аккорд – «До». За ним быстро следует второй, третий – «Ре-Ми»… Смычок так и порхает в его ловких и чутких руках, даря миру сладкие, волшебные звуки – «Фа-Соль-Ля». На этой мажорной ноте я, как правило, просыпался.

      Наконец, пораскинув что к чему, я от купания в мечтах, перешел к их исполнению. Первым делом мной с рук была приобретена красавица-скрипка. Продавец не без гордости признался, что на ней играл чуть ли не сам Никколо Паганини. И судя по назначенной им цене, этому вполне можно было верить. В тот же вечер, нарядив своего отпрыска в выходной костюм, я дал ему в руки инструмент и попросил откинуть челку. Таким нехитрым образом сбылась примерно половина моей фантазии. Остались, правда, невоплощенными – рукоплещущий зал и софиты. На первый взгляд, вроде бы, так себе-ерунда, мелочь. Но, как оказалось, для реализации этой мелочи необходимо было по меньшей мере научиться играть.

      И тогда я начал тормошить по очереди всех своих знакомых, пока кто-то из них не порекомендовал мне очень компетентного педагога по классу скрипки, лауреата всевозможных конкурсов и дипломанта различных международных фестивалей.

      Им оказался румяный круглолицый человечек более, чем средних лет, с куцым хвостиком волос на голове, очень похожий на несвежего, перебродившего Чиполино.

      Весь рабочий кабинет маэстро был увешан всякими дипломами и грамотами, а также уставлен статуэтками. На внутренней стороне двери висела афиша с его фамилией: «…Вершины скрипичного искусства. Только сегодня и только у нас г-н N. В рамках гастрольного тура…». Над столом в обрамлении красного дерева висела фотография, на которой хозяин кабинета был запечатлен рядом с Ростроповичем.

      После пробного урока лауреат вышел в гостиную, яростно растирая себе ладонями виски.

      – Что тут еще скажешь? Ваш отпрыск подлинный талант. – заявил он, стирая пот с красного лба.

      – Неужели?

      – Уж поверьте моему многолетнему опыту. Настоящий Давид Ойстрах в отрочестве. Такая же уверенная рука, врожденное чувство ритма. Но…надо работать, развивать. Расценки знаете?

      Я кивнул и на радостях протянул ему пухлый конверт. – Это аванс.

      Он пересчитал содержимое и, по-видимому, остался доволен.

      – Будет толк. Бог даст, папаша, мы с юношей еще на международном фестивале или на конкурсе сыграем, дуэтом.

      – Только вы уж постарайтесь.

      – Не извольте сомневаться…

      И он постарался, точнее оба они постарались. Два раза в неделю, сразу же после обеда, я снаряжал сына к преподавателю. Возвращался он уже практически перед ужином, едва живой, и не дожидаясь, пока накроют на стол, как был в сандалиях, падал в кровать.

      Наконец наступил торжественный момент, когда на мой суд было представлено первое разученное ими произведение – Бетховенская Лунная соната.

      – Ну давай-ка, сынку, покажи, чему ты тут