Гулящие люди. Алексей Чапыгин

день от него прибытку сколь?

      – Купят мало… вас, солдатов, народ бежит…

      – Пущай! Сколь давать будешь на день государевым служилым людям?

      – Век такой налоги не знал и дать што не ведаю!

      – От седни ведай! Три гривны день.

      – То много… мал торг!

      – Давай две!

      – Мало торгую… много так!

      Дуло пистолета зловеще и медленно подымается. Посадский втягивает голову в воротник кошули и приседает.

      – Гей, товарыщи, пущай он даст клятьбу! Солдаты кидаются к посадскому, волокут ко кресту.

      – Будь сговорной или смерть у порога! – тихим голосом советуют.

      Оробевший посадский с трудом различает крест на столбе – у него рябит в глазах.

      – Клянусь святым крестом, что ежедень буду исправно платить служилым людям…

      – Две гривны! – кричит рейтар, с треском взводя кремневый курок пистолета.

      – Две гривны! Клянусь… – почти шепотом от страха говорит посадский.

      – Клади задаток и будешь безопасен!

      Посадский, держа шапку в зубах, идет к столу и из пазухи вынимает кису, платит вперед за неделю.

      Рейтар макает перо в чернильницу, пишет для виду, спрашивает:

      – Имя твое?

      – Тинюгин… Петр Федоров сын…

      – Шмудилов! Читай торговану отпуст.

      Бойкий солдат с вороватыми пьяными глазами хватает с налоя тетрадь, читает звонко по-церковному: «Ныне отпущаеши с печи мене, раба своего пузанку… еще на кабак по вино и по мед и по пиво по глаголу вашему с миром!.. Яко видеста очи мои тамо много пиющих и пияных…»

      Посадский, вынув из зубов шапку, не надевая ее, крестится, подходя к дверям.

      – Солдаты, проводите безопасно торгового к десятскому слободы… – приказывает громко черный немчин.

      Посадский исчезает в сенях.

      Спустя мало с хохотом солдат и бабьим визгом в избу втащили толстую, приземистую бабу. Она в сапогах мужских, в полушубке, поволоченном рыжим сукном, поверх полушубка теплый плат с кистями до пояса.

      – Во, браты, Кутафья, уловил-таки – взопрел да приволок… – кричал тощий датошный солдат в сером тягиляе стеганом и в лаптях.

      – Хто такова?

      – А наша хозяйка, где мы во двор господином маёром ставлены.

      – Чем перед тобой повинна?

      – Да завсе лает нас, солдатов, скаредно, родню мужню зовет на нас – сбить со двора штоб…

      – А ты тут у чего есть, коли она всех лает?

      – Рухло мое кое в огонь шибла, особно лает меня…

      – Што платишь за бесчестье солдату?

      – А нету у меня ничего! А и было бы, то такому возгряку – шиш!

      – Язык у тебя колючий – вот стрелю! Башка полетит за порог! – грозит рейтар, берясь за пистолет.

      Баба пугается:

      – О, не стрели, отпусти душу на покаяние…

      – Деньги есть заплатить рухло, кое пожгла?!

      – Нету ни пулы, да лжет он, возгряк!

      – Ты што получить хошь?

      – Она, товарыщи, Кутафья, заплатить может!

      – Чем? – спрашивает черный немчин.

      – Сами,