Гулящие люди. Алексей Чапыгин

найдя в углу, молился на стену, стоя боком к хозяину, и смущался. Одетый в чугу малинового бархата, Стрешнев шел к выходу. Спросил дворецкого, молчаливо стоявшего в стороне:

      – А как моя Пеганка?

      – Живет здорово, боярин, ныне у ней родины.

      – Опять мешкота? Влас! Приготовить кадь с водой…

      – Кадь готова, – не впервой, ведаем…

      – И свечи?

      – Ту свечи, боярин!

      – Лепи и зажигай! Да прикажи настрого холопам не говорить, что ведется в моем дому, – скажут, дам на дыбу!

      – Немотны все! Кто посмеет, боярин?

      К медной кади прикрепили церковные свечи и зажгли. Девку приставили – куму, а Мартьянка истопника – кумом.

      – Где щенята?

      – В зобельке, боярин, – вот!

      Корзину открыли, выволокли четырех щенков, трех пестрых, четвертого лисой шерсти. Боярин, накинув поверх короткорукавой чуги коц[112] дорожный бурого бархата с прозеленью, делая руками, будто одет в фелонь, погружал щенков, утопив, передавал русому парню с круглым в рябинах лицом и девке также. Парня и девку боярин по очереди спрашивал:

      – Отрекаешься ли Никона?

      – Отрешаюсь, боярин!

      – Боярин – лишне! А сказывать надо не отрешаюсь – отрекаюсь. Ну, дунь, плюнь!

      – Отрекаешься ли Никона?

      – Отрекаюсь!

      – Дунь, плюнь! Так. – Лисого щенка боярин погладил, не утопил. – Родильнице снести, радости для. – Боярин вышел в сени.

      С крыльца, мотая хвостом, ласково осклабясь, бежал черный песик с курчавой шерстью. Боярин строго спросил:

      – Никон, ведаешь ли свой чин? Песик, встав на задние лапы, ответил:

      – Гау! га-у!

      Боярин опустился, привстав на одно колено.

      – Благослови!

      Песик передней правой лапой помотал перед боярином.

      – Влас! – позвал дворецкого боярин. – Покорми его тем, что он любит… и береги!

      – Будет сполнено, боярин! Стрешнев вышел на крыльцо.

      Борис Иванович Морозов, наслышавшись об ужасах моровой язвы, не выезжал из дому. Надо бы боярину совсем покинуть Москву, да боярыне занемоглось крепко, а хворую куда повезешь, и Борис Иванович, вздев на нос очки, чаще всего сидел в своей крестовой, читал «Златоструй[113]», «Смарагд» или же Четьи-Минеи. У боярина в крестовой большой иконостас, весь светящийся позолотой, ризами, украшенными драгоценными камнями, образа темные греческого письма, их мрачных ликов не могли оживить огни многих лампад. Рядом с иконостасом на стене висит образ Христа в терновом венце, списанный боярскими иконниками с картины итальянца Гвидо Рени. Перед этой копией с фрязя теплилась особая цветная лампада.

      В крестовую к боярину без зова не шли, а сам он никого не звал. Сегодня часу в третьем утра[114] дворецкий, приоткрыв дверь, тихо сказал:

      – Боярин! Пришла молодая братца твово Глеба, Федосья Прокопьевна.[115]

      – Пусти, Петр, невестушку.

      Боярыня сняла с себя опашень объяринный, темно-коричневый, струящийся золотыми полосами, передала своей служанке, вошла в крестовую к боярину в черном

112

Коц – плащ с застежкой на плече, старинное слово XI–XII веков.

113

«Златоструй» – собрание проповедей константинопольского патриарха, причисленного к лику святых, Иоанна Златоуста (347–407). «Смарагд» – «Измарагд» – сборник религиозно-нравственных поучений византийских и русских проповедников.

114

В восьмом по нашему времени.

115

Федосья Прокопьевна – боярыня Морозова (1632–1675) дочь П. Ф. Соковнина, жена Глеба Ивановича Морозова, брата Б. И. Морозова, сподвижница протопопа Аввакума. В 1671 г. арестована, в 1673 г. подвергнута пыткам, позже сослана в Боровск, где ее уморили голодом в земляной тюрьме. Ей посвящена известная картина В. И. Сурикова.