Гулящие люди. Алексей Чапыгин

погладил на груди панагию с диамантами, расправил черную пышную бороду, сурово спросил:

      – Ведомо ли вам, старцы, про «Номоканон[41]» государев? И ежели ведомо, то в нем есть статья: «Поп, кой клятвенно поцелует крест святой, отрешается от службы в храме!» Так еще вопрошу – ведомо ли вам про то?

      Игумен Дионисий смущенно ответил:

      – Хотя и не указано нам ведать того, но ведомо, великий господин патриарх! Сбрусил тебе старец Илья и иные с ним…

      – Так вот, чтоб вы впредь не брусили… – Никон слегка сдвинул налегший на глаза крылами золотого херувима белый клобук, – хочу видеть того Тимошкина послушника, как сами вы говорите, он малоумок, и суды ваши мне ведомы, давно ли писал я вам об иконнике, коего в тюрьму кинули за то, что с крестьяны вашими пить вина не захотел, крестьяне его избили, а вы еще и заковали… Ведите сюда малоумка.

      – Как его вести, господине, – в кайдалах или расковать?

      – Ведите каков есть! Сами идите в собор, учредите службу, опрошу парня, буду к пению.

      Архимандрит Дионисий и прежний, Филофей, радуясь, что гроза миновала, пошли в собор, велели продолжать звон, начатый встречей патриарха и остановленный, когда он воссел в палате да заговорил.

      – Уст парнишка не разомкнет, – проворчал Филофей, – дела монастырские святейшему не все ведомы.

      – Анкудимко довел! В пожар видали его у квасоваренной башни! – сказал старец Илья.

      – Анкудимко – пес! Он все пронюхал, – прибавил Дионисий.

      Сеньку в оковах в палату привели стрельцы, один шепнул ему:

      – Поклонись, дурак, патриарху!

      Сенька, громыхая кандалами, поклонился Никону земно, когда разогнулся, взглянул и подумал: «Будто сам царь!» Таких попов Сенька не видал, видал иных, что приходили к матушке Секлетее тайно – лохматые и ругатели, если спрашивали о чем, то матушка велела им говорить правду, не таясь: «Этому надо тоже все сказать! – решил Сенька, – вишь, сам – патриарх!»

      Патриарх, взмахнув рукой, откинул на клобук крылья херувима и самый клобук сдвинул далеко на затылок, колюче глядя карими глазами в лицо колодника, проговорил жестко:

      – Сказывай, чернец, как на духу, без утайки – каким воровством грешен?

      Сенька глядел смело, хотя и был пуган огнем, приведен к пытке и изнурен тюрьмой:

      – За собой, великий господин, не ведаю воровства. Мой грех лишь в том, что как послушник исполнял волю отца Таисия…

      – Тимошки, не Таисия! Монах, кинувший чернецкие одежды, не отец, а расстрига и бродяга.

      – Тимошка, великий патриарх, был мне едино что отец. Он меня обучил грамоте, от него я познал много, чел книги и радость себе в том великую нашел… Ему я не мог ни в чем отказать…

      – Образ чудотворный владычицын с ним подымал ли? Дробницы золотые и цату богородичну не срывал ли с ним?

      – То дело одного Тимошки, но ежели б позвал, то власть надо мной имел он великую, пошел бы с ним!

      – Ты о сем ведал?

      – Не таю, великий господине, – все ведал! – Властям монастырским

41

«Номоканон», или «Кормчая книга», – сборник церковных правил и светских законов, служивших руководством для церковных судов. Здесь упоминается «Кормчая книга», изданная в 1653 г. под редакцией Никона.