Катриона. Роберт Стивенсон

шел очень вяло, то старшая сжалилась над моей неловкостью, села за клавикорды, на которых играла мастерски, и некоторое время занимала меня игрой и пением шотландских и итальянских мелодий. Это придало мне немного развязности, и, припомнив мотив, которому Алан научил меня в пещере близ Карридена, я решился даже просвистеть один или два такта и спросить, знает ли она его.

      Она покачала головой.

      – Никогда не слыхала, – отвечала она. – Просвистите-ка его до конца… Повторите еще раз, – прибавила она, когда я просвистел.

      Она подобрала мотив на клавикордах; сейчас же, к моему удивлению, украсила его звучным аккомпанементом и, играя, стала петь с очень комичным выражением и настоящим шотландским акцентом:

      Разве я неверно подобрала вам мотив,

      Не та ли это песня, что вы просвистели?

      Видите ли, – прибавила она, – я умею сочинять и слова, только они у меня не рифмуются. – Потом продолжала:

      Я мисс Грант, адвоката дочь.

      Вы, кажется, Давид Бальфур?

      Я сказал ей, что поражен ее талантом.

      – Как называется ваша песня? – спросила она.

      – Я не знаю ее настоящего названия, – отвечал я, – и называю ее «Песнью Алана».

      Она взглянула мне прямо в лицо.

      – Я буду называть ее «Песнью Давида», – сказала она. – Впрочем, если песни, которые ваш израильский тезка играл Саулу, хоть немного походили на эту, то меня нисколько не удивляет, что царь не сделался добрее: уж очень это меланхолическая музыка. Ваше название песни мне не нравится. Если вы когда-нибудь захотите услышать ее снова, то спрашивайте ее под моим названием.

      Она это произнесла так выразительно, что у меня забилось сердце.

      – Почему, мисс Грант? – спросил я.

      – Потому, – отвечала она, – что если когда-нибудь вас повесят, я переложу на музыку ваши последние слова и вашу исповедь и буду их петь.

      Я не мог больше сомневаться, что она отчасти знакома с моей историей и грозившей мне опасностью. Но каким образом и что ей известно, было трудно угадать. Она, очевидно, знала, что в имени Алана было что-то опасное, и предостерегала меня не упоминать о нем; очевидно, знала также, что на мне тяготеет подозрение в преступлении. Я понял, кроме того, что последними резкими словами, за которыми последовала чрезвычайно шумная пьеса, она хотела положить конец нашему разговору. Я стоял рядом с ней, притворяясь, что слушаю ее и восхищаюсь ее музыкой, но на самом деле унесся далеко в вихре собственных мыслей. Я находил, что эта молодая леди очень любит таинственное; при первом же свидании я натолкнулся на тайну, которая была выше моего понимания. Значительно позже я узнал, что воскресенье не пропало даром, что молодые леди разыскали и допросили рассыльного из банка, открыли мое посещение Чарлза Стюарта и вывели заключение, что я замешан в деле Джемса и Алана и, весьма вероятно, поддерживаю с последними постоянные сношения. Оттого мне и был сделан этот ясный намек за клавикордами.

      Не успела