Бриллиант Хакера. Петр Северцев

даже не запертая, а просто прислоненная к плетню, рухнула к моим ногам, только я до нее вздумал дотронуться.

      – Кто? Куда? – высунулась из-за двери взлохмаченная женская голова.

      Вслед за ней тот же вопрос, но на своем собачьем языке задала облезлая шавочка. Выбежав на крыльцо и осторожно тявкнув на меня, она тут же проворно юркнула в дом. Псина с выпученными глазенками и лапами, похожими на надломленные спички, тряслась всем тельцем, будто только что выкупалась в ледяной проруби либо просмотрела документальный фильм про живодерню.

      – Мамыкины здесь живут? – прокричал я, сложив ладони рупором.

      Женщина, не отвечая на вопрос, молча смотрела мне в глаза.

      Я недоуменно пожал плечами и добрел до крыльца, едва не споткнувшись о дырявое ведро, стоявшее аккурат посреди тропинки.

      – Я от Иды Яковлевны, – сказал я как можно дружелюбнее. – Очень хотелось бы увидеть Анну Павловну либо Леонида Ильича.

      – Из собеса? – переспросила женщина, силясь понять мои слова.

      Я решил, что хозяйка дома малость глуховата и, наклонившись к ней поближе, еще раз прокричал свою фразу над самым ее ухом.

      – Не из собеса, – обреченно констатировала женщина. – А я думала, что из собеса.

      – Нет, – покачал я головой. – Не-ет. Я – не из собеса. Я – от Иды, Иды Я-ков-лев-ны. Ваша родственница просила меня…

      – А я-то думала, что из собеса, – упорно продолжала гнуть свое женщина и с укоризной посмотрела на меня. – А вы не…

      – Хозяин дома? – заорал я во всю мощь. – Леонид! Ильич! Мамыкин!

      – В собес ушел, – строго ответила мне женщина. – Еще вчерась. Очередь, наверное.

      – А-а, – протянул я. – Вы, стало быть, – Анна Павловна?

      Женщина призадумалась.

      – И Ромочка тоже пропал, – добавила она. – уж заждались.

      – Какой еще Ромочка? – насторожился я. Кажется, рыбка сама плыла мне в руки.

      Мне приходилось говорить, перекрывая порывы ветра, очень громко и очень четко, как будто я отдавал команды по звуковому анализатору. Только в отличие от компьютера, программа Анны Павловны явно сбоила и требовала оперативного вмешательства.

      – Уж месяц не появляется, – шамкая губами, жаловалась Мамыкина.

      – Муж ваш, что ли?

      – И муж, и Ромочка – все ушли, – подняла на меня глаза Анна Павловна.

      Выцветшие от старости белки ее неподвижных глаз были похожи на недожаренную яичницу, в которой подпрыгивают два желтка, политых еще на скороводке болгарскми коричневым кетчупом.

      – Ромочка – это кто? – допытывался я. – Сын ваш, что ли?

      – Вроде, теперича племянник, – облизнув губы, ответила Мамыкина. – Иды племянник, не мой. У нее жил, к нам приходил. Дрова рубил, воду носил. Как родной. А теперь вот пропал.

      – Вы говорите – племянник Иды Яковлевны? – удивился я и тотчас же припомнил мужскую одежду на вешалке в доме Французовой.

      Но почему же тогда Катерина ничего не сказала