Не будите во мне ведьму. Елена Соловьева

ии и добавила: – Вроде бы… Но я уверена: хороший пластический хирург сделает из тебя куколку. Станешь лучше, чем была прежде.

      – Надеюсь, страховка покроет его услуги, – заметила я и пощупала кончик носа с небольшим углублением. – Не смогу же я продолжать выступать в таком виде. Разве что в маске – первое время.

      Повернулась к подруге и, уперев руки в бока, улыбнулась. Могу представить, как устрашающе это выглядело. Машка потупила взгляд и, нервно дернув плечами, поинтересовалась:

      – Слушай, Ангелин, может, не стоило с Макаронычем так грубо?

      – Что?! – меня аж затрясло от злости. – Хочешь сказать, надо было позволить ему залезть мне в трусы прямо пред гостями? Он лапал меня так, словно купил не мое выступление, а меня полностью. Я артистка, Маш, а не дешевая шлюшка. И, знаешь, если бы судьба предоставила мне второй шанс, я бы поступила так же. Несмотря на это.

      Указала на свое обезображенное лицо и яростно сверкнула глазами.

      Пару месяцев назад меня, артистку варьете Ангелину Громову, пригласили выступать на дне рождения известного в столице дельца Макароныча. Пригласили одну, без музыкантов и других девчонок. Разумеется, Вилли, наш продюсер, согласился. Он кипятком писал от возможности заполучить такого богатенького спонсора. И то, что Макароныч явно рассчитывал на большее, чем приватный танец, никого не волновало.

      Никого, кроме меня.

      Когда Макароныч усадил к себе на колени и принялся тискать, выискивая самые аппетитные местечки, я не выдержала. Изогнувшись, будто бы для поцелуя, так тяпнула наглеца за нос, что чуть не откусила. А после спрыгнула с колен и, засадив тонкую, как игла, шпильку охраннику в ногу, забрала у него пистолет. Эта огнестрельная штучка помогла мне сбежать из загородного особняка Макароныча, сохранить честь и достоинство.

      Про этого дельца ходило множество слухов. Даже проститутки боялись попадать ему на глаза. Бывало, что девушек, приглашенных на виллу, через сутки находили избитыми и запуганными где-то на окраине города. А то и вовсе не находили.

      – Не думай, что это сойдет тебе с рук! – крикнул Макароныч, когда я сбегала. – Месть моя будет страшна.

      Обещание он сдержал. Когда я выступала в одном из клубов, меня облили чем-то горючим и подожгли, будто факел. Как назло, в тот день на мне была корона из страусовых перьев и синтетическая маска. Она-то и приклеилась к лицу, превратив его в жутковатую рожу.

      – Надеюсь, этого ублюдка уже закрыли, – произнесла, сводя несуществующие брови к переносице. – Вилли обещал сделать все, чтобы добиться этого.

      Машка опустила голову еще ниже и вздохнула.

      – Что?! – ужаснулась я.

      – Даже не знаю, как тебе сказать… Понимаешь, того, кто поджег тебя, действительно нашли, но выйти на Макароныча не удалось. Тот парень во всем признался и все взял на себя. У его сестры проблемы со здоровьем, которые, кстати, решились сразу после поджога. Макароныч заплатил ему, парень его не сдаст. А у самого нет денег, чтобы оплатить тебе лечении.

      – Дьявольщина!

      Ударила по зеркалу со всей силы – оно треснуло, а я ободрала себе костяшки пальцев. Но разве это теперь важно? Лицо – моя визитная карточка. Кто возьмет выступать уродину? Все немногие накопления ушли, чтобы заплатить врачу и клинике за лекарства и палату. А ведь мне еще домой нужно помощь отправить. Я обещала маме. И сестре – она потеряла мужа этой зимой, еще и ребенок трехгодовалый на руках. Ему тоже кушать надо, а еще одеться, образование получить. Сестре и маме не заработать столько в той глухой дыре, оттуда только мне удалось вырваться.

      С дипломом агротехника многого в столице не заработать. Мне нужна работа у Вилли.

      – Ты же знаешь, Макаронычу все сходит с рук, – тяжко вздохнула Машка. – Никто не может найти на него управу. Я очень боюсь, что в следующий раз он вызовет меня.

      – Не дрейфь, подружка, прорвемся! – заявила с уверенностью, которой не испытывала. А с Вилли я еще поговорю. Раз уж он отправил меня на это выступление, пусть оплачивает лечение. Тем более у нас есть страховки. Должны быть по договору.

      Проводив Машку, достала карманное зеркальце и осмотрела лицо более придирчиво. Повыла без посторонних, растерла и без того красные глаза. Я чудовище! И не представляю, сколько сил и средств нужно, чтобы вернуть былую красу. Где, спрашивается, мои смолисто-черные волосы аж до самой задницы? Где густые соболиные брови, которыми так гордилась мама? Где нежная, белая, точно лилия, кожа?

      Задница одна и осталась. Притом полная.

      Надавала себе мысленных пощечин, собрала яичники в кулак: действовать надо! На поплакать нет времени.

      Добралась до телефона. Набрала номер Вилли – все же он отправил к Макаронычу, так что тоже замешан. Почти соучастник. Вот пусть и поможет.

      – Гелечка, солнышко! – голос его как медок: сладкий и липкий. Так и представила полнощекую красную от излишних возлияний физиономию и маленькие мутные глазки-бусинки. – Как я рад тебя слышать. Как ты себя чувствуешь?

      – Паршиво, Вилли, – морщусь, едва вспомнив свое