Хлебать – не расхлебать. Олег Трегубов

что и в самом деле тронулся рассудком. Тряхнув головой, я снова прислушался, но звуки никуда не исчезли. И как только мне стало ясно, что это действительно плачет ребёнок, я стал искать, где именно. Тут мой взгляд остановился на небольшом сарае, который сгорел не полностью, а только лишь частично. Судя по всему, оттуда эти звуки и доносились, да больше было и неоткуда, поэтому я осторожно направился прямо к нему, не забывая при этом с опаской озираться. Кто-то ведь поджог деревню, и существовала вероятность, что поджигатели могут вернуться, а мне нисколько не хотелось с ними встречаться. Вот ребёнок – другое дело. У него можно попробовать выведать, что произошло.

      – Здесь кто-нибудь есть?! – выкрикнул я по-французски, остановившись возле сарая.

      Только из-за того, что на мне была маска, мой голос прозвучал очень глухо. Тем не менее, детский плач в сарае прекратился. А в том, что ребёнок прятался именно там, я уже нисколько не сомневался.

      Теперь я оказался перед выбором: снимать ли мне маску при разговоре с кем-либо, подвергаясь при этом опасности заразиться чумой, или общаться в маске, но тогда мои собеседники либо попросту не поймут меня, либо испугаются и вообще откажутся идти на контакт. В принципе, сейчас, наверное, можно было снять её. Ведь говорил же профессор, что тела специально сжигали, чтобы избавиться от заразы, значит, здесь я мог не бояться. Вот когда вокруг будет много живых людей, тогда лучше поберечься, ну а пока необходимо выманить ребёнка на улицу и расспросить его о случившемся. Поэтому я снял маску, едва не раскашлявшись при этом от дыма, и повторил свой вопрос:

      – Здесь кто-нибудь есть?! Выходи, не бойся меня! Я не причиню тебе вреда!

      Некоторое время в сарае было тихо, и я уж подумал, что мне самому придётся туда лезть, но вдруг там раздался шорох, а вскоре на улицу вылез мальчик лет восьми или девяти, одетый в какие-то лохмотья. Лицо его немного потемнело от копоти, но больше всего меня поразил взгляд, полный боли, отчаяния и неимоверного ужаса, который ему пришлось испытать, причём совсем недавно.

      – Не бойся, – произнёс я тихим успокаивающим голосом и встал на одно колено. – Ты один прятался в сарае или с кем-то?

      Тот ничего не ответил, продолжая смотреть на меня всё так же испуганно. Нужно было как-то расположить его к себе, поэтому я решил для начала познакомиться.

      – Меня зовут Этьенн Дебюсси, – таким французским именем я представлялся Наполеону Бонапарту, когда искал первый артефакт в 1812 году, и поскольку сейчас я оказался во Франции, пускай и на несколько столетий раньше, то подумал, что оно вполне сойдёт и здесь. – А как твоё имя?

      Я не торопил этого бедного ребёнка, а спокойно ждал, надеясь, что он всё-таки скажет мне, как его зовут. И мои надежды оправдались. Губы мальчика разомкнулись, и он тихо сказал:

      – Михель.

      И как только он назвал мне своё имя, у него из глаз хлынули слёзы.

      – Ну-ну, успокойся, – чтобы расположить его к себе, я улыбнулся. – Расскажи, что произошло?

      – Они