Жены грозного царя. Елена Арсеньева

покрыта она, а тоненькой ряднинкою.

      Какой он высокий! Как неприступно поджаты его губы! И когда сваха Ефросинья Старицкая с силой швыряет в него обрядным зерном, словно норовит попасть в лицо побольнее, он так хмурит свои и без того суровые брови… Да увидит ли Анастасия сегодня рядом с собою хоть одно доброе, сочувственное лицо?!

      Она вдруг уловила осуждающее покашливание матери и спохватилась, что неприлично этак в упор разглядывать будущего мужа. Забегала глазами по сторонам. В углах покоя воткнуто по стреле, а на стрелы накинуты собольи шкуры и нанизано по калачу. Над дверьми и окнами прибито по кресту. Образа Спаса и Богородицы задернуты убрусами.

      Анастасия вспомнила, что образа завешивают, если в покоях творится святотатство или нечто непристойное, и со страху так вонзила ногти в ладони, что едва не вскрикнула.

      Наконец она ощутила тишину, воцарившуюся вокруг, и обнаружила, что все дружки и гости вышли. Государь стоял напротив, в одной рубахе, пугающе высокий и худой, задумчиво пощипывая едва-едва закурчавившийся ус. Анастасия невольно подтянула к подбородку одеяло, но он нахмурился – и руки ее упали.

      Сел рядом на постель, провел рукой по лицу девушки, по дрожащим губам. Анастасия поспешно чмокнула его худые, унизанные перстнями пальцы – и тотчас застыдилась. Он слабо улыбнулся:

      – Совсем позабыл спросить – люб ли я тебе?

      Анастасия ощутила, как слезы подкатывают к глазам. Она боялась, до судорог боялась именно его первых слов.

      С трудом разомкнула пересохшие губы:

      – Люб, государь… господин мой. Люб!

      И сразу подумала: надо было назвать его по имени, хотя бы по имени-отчеству, – но пока язык не поворачивался.

      – Боишься меня?

      – Боюсь.

      – А сладко ли тебе меня бояться?

      Она заморгала, думая, что ослышалась, но на всякий случай выдохнула:

      – Да…

      Его глаза блеснули.

      – Сейчас еще слаще будет!

      Он рывком перевернул Анастасию на живот и задрал рубаху до самой головы. От неожиданности девушка даже не противилась, но вдруг спину ее ожгло болью. Взвизгнула – и умолкла, словно подавившись. Да он бьет ее! Бьет плетью, которую только что, глумливо ухмыляясь, вручил ему Адашев! За что же так-то?!

      – Кричи еще! – хрипло приказал муж. – А ну, громче кричи! Кому говорю?!

      Анастасия повозила головой по подушке: нет, мол, не стану, хоть ты меня до смерти забей!

      Муж опять перевернул ее, теперь уж на спину, грубо растолкал ноги. Анастасия зажмурилась, закусила ладонь – и как раз вовремя, не то уж точно завопила бы от боли, которая пронзила нутро. Царица небесная, да есть ли на свете что-то хуже?!

      – Кричи! – хрипло потребовал муж, с силой защемляя пальцами нежную, тонкую кожу на груди.

      Анастасия выгнулась дугой, но смолчала, только широко открыла слепые от боли и страха глаза.

      Тяжелое мужское тело металось на ней и дергалось, словно царя