Волки на переломе зимы. Энн Райс

Его душа парила в заоблачных высях, а тело добавляло милю за милей к расстоянию, отделявшему его от захолустной церквушки.

      Через полтора часа он упал, измученный, в постель. Его никто не заметил, в этом он был уверен. Тем не менее его грызла совесть – ведь он не спросил разрешения ни у Феликса, ни у Маргона и сделал именно то, от чего Почтенные джентльмены совсем недавно предостерегали его и Стюарта. И все равно его душа ликовала, и он наконец-то устал по-настоящему. О том, виноват он или нет, он думать сегодня не собирался. Уже засыпая, он услышал где-то вдалеке, в ночи тоскливый вой.

      Сначала он решил, что это ему приснилось, но вой повторился.

      Кто угодно решил бы, что это волк, но он-то знал, что это не так. Совершенно точно – это выл морфенкиндер, и в его голосе слышались горестные интонации, которые не смог бы воспроизвести ни один зверь.

      Он сел. Ему никак не удавалось определить, кто именно из морфенкиндеров издал эти звуки и почему.

      Звук раздался вновь – продолжительный заунывный вой, от которого на руках Ройбена снова полезла шерсть.

      Волки воем переговариваются друг с дружкой, так ведь? Но мы же на самом деле вроде бы не волки… Мы и не люди, и не животные. И кто же из нас стал бы издавать такие странные тоскливые звуки?

      Он снова опустил голову на подушку, избавился от шерсти и попытался отрешиться от окружающего мира.

      И снова услышал тот же вой – чуть ли не скорбный; его, кажется, переполняли боль и мольба.

      В последний раз Ройбен услышал вой, когда почти заснул и окунулся в сновидения.

      Он видел сон. Сон, от которого он даже во сне пришел в растерянность. Он увидел Марчент в каком-то доме среди леса, старом доме с ярко освещенными комнатами, полными людей, которые то и дело входили и выходили. Марчент, непрерывно рыдая, разговаривала с теми, кто окружал ее. Она безостановочно плакала, и Ройбен не мог вынести страдания, звучавшего в ее голосе, написанного на ее запрокинутом лице, когда она, бурно жестикулируя, разговаривала с этими людьми. А те, похоже, не слышали ее, не обращали на нее внимания и не желали ей отвечать. Он не мог ничего разглядеть толком. Потом Марчент вскочила, ринулась прочь из дома и побежала босиком, в разорванной легкой одежде, по холодному мокрому лесу. Колючие кусты царапали ее босые ноги. А вокруг нее угадывались в темноте расплывчатые, теневые фигуры, которые постепенно догоняли ее. Ройбен не мог вынести этого зрелища. Он бежал следом, и ему было очень страшно. Потом картина изменилась. Она сидела на краю кровати Феликса, той самой кровати, в которой они когда-то спали, и снова плакала, а он что-то говорил ей, но что – сам не знал; все происходило так быстро, что он чем дальше, тем меньше понимал, а она говорила: «Я знаю, знаю, но не знаю как!» А он чувствовал, что не может больше переносить эту боль.

      Когда он проснулся, в окно вливался серый, холодный, как лед, утренний свет. Сновидение рассыпалось, будто было сделано из быстро тающей наледи на оконных стеклах. В памяти вновь возник образ девочки, маленькой Сюзи Блейкли, а следом за ним неприятная мысль о том, что ему придется держать