В Петербурге летом жить можно…. Николай Крыщук

от сырости своих бедных обиталищ. Однако силы воли и стремления к красоте им не занимать. Молодые особенно резвы, стройны и красивы.

      Бледность лиц обнаруживает не только высоту их стремлений, но и обреченность. Зато всем, что в них есть, они обязаны только самим себе. Но… рано стареют и кончают свои дни в мерзости, безвестности и нищете – не оцененные, а порой и не замеченные никем. Между тем среди них встречаются существа удивительные по тонкости устройства и талантливости.

      У всех достойных грибов, кстати, есть свои ядовитые карикатуры. Опытный грибник определяет их на расстоянии. Глядя на них, утверждаюсь в мысли о том, что нарушение эстетической меры и гармонии – верный признак подпорченного содержания. Что у белых телесное здоровье, то у ложного белого – деревянность. У подберезовика чистый, как бы накрахмаленный испод, у ложного – розоватый. Не нужно лизать языком или пробовать на зуб – сразу видно. Между тем, совсем как в отношениях между людьми, многие соблазняются и травятся. Эстетическое чувство не развито. Надо уметь встречать по одежке. Ибо в грибе, как и в человеке, все должно быть прекрасно.

      В сущности, я рад, что грибная пора закончилась. Как всякий предмет страсти, грибы могут свести с ума. Желание ночью включить фонарик и сбежать в лес – это так похоже на любовь.

      И говорить о грибах можно бесконечно. О сарафанных хороводах узкоглазых лисичек и беглых рыжиках, о самоварных моховиках и радужной россыпи волнушек. Как они уживаются вместе, почему не поделили пространство – родовитые боровики и маргинальные горькушки? Может быть, биология расскажет нам нечто о демократии?

      Не могу сказать им: прощайте, милые. Никаких родственных чувств их явление не предполагает. Но ведь и это, согласитесь, один из вариантов страсти.

      Бывает, привяжется мотивчик какой-нибудь или слово – ни выгнать, ни проклясть, ни заспать, – неотвязней далекого родственника, заглянувшего на минутку.

      Сидим за чаем у того же Виктора и Тамары, по ТВ показывают передачу «Сам себе режиссер». Мужики тянут из канавы какую-то костлявую корову, подхлестывают ее, кричат:

      – Ну же, дура! Разгулялась тоже. Братцы, да она же пьяная! Эх, раз, еще раз…

      Мы смеемся, хозяева молчат. Потом говорит Тамара:

      – И что тут смешного? Это же весенняя корова. Их по весне тракторами волокут – такие они дохлые от стоячки и зимней жратвы. Дураки.

      А я-то… Вчера утку пожалел, сегодня корову проморгал.

      Пошел разговор по кругу, то есть необязательный. Каждый с чердака памяти тащит заржавевший вопрос или какое-нибудь стародавнее воспоминание.

      Казалось бы, давно забытые и уже непригодные для живой беседы, они-то чаще всего и бывают самыми интересными. Не мебель – кусок резьбы, не ткацкий станок – безродное веретено. Воображение, как известно, питается недостатком информации.

      Гаснет озеро за окном, клюквенная настойка почти забыта. А разговор кружится, воспаряет, вьется.

      На этот раз столкнулись студенческий педантизм моего старшего сына, который собирается стать психологом,