Минтака Ориона. Юрий Гельман

сделать?

      – Все очень просто, – ответила леди Елизавета, чувствуя, что рыба клюнула на ее наживку. – У маркизы де Помпадур, как мне известно, есть навязчивая идея относительно фарфорового производства. А что, если вы, моя дорогая, предложите ей некий секретный рецепт производства удивительных изделий, привезенный из самого Китая – родины фарфора? Этот рецепт держится в глубокой тайне на протяжении двенадцати веков.

      – Но как мне узнать этот рецепт? – воскликнула дю Шатле.

      – Я дам вам его. Один мой знакомый, владелец фарфорового завода в Челси, недавно за огромные деньги выкупил этот секрет у самих китайских мастеров. Он совершил путешествие на восток именно за этим.

      – Сударыня! – воскликнула дю Шатле. – Ваши безграничная щедрость и бескорыстие заставляют меня трепетать! Как же мне отблагодарить вас за помощь?

      – Но ведь вы еще не дали согласия на подобную сделку.

      – Что вы! Я готова на все!

      – Хорошо, – спокойно сказала леди Елизавета. – Через неделю рецепт с подробными указаниями будет у вас. В качестве же благодарности я готова принять от вас в подарок золотые серьги, сделанные в виде капель воды, с вкрапленными в них агатами. Я видела эти серьги на вас две недели назад в королевском саду.

      – Ах, это такая малость! – воскликнула дю Шатле, пожимая руки герцогине Кингстон.

* * *

      Федор Степанович Рокотов был почти ровесником Шумилова. Его коротко остриженные волосы, от природы высоко поднятые брови и по-детски удивленный взгляд больших и грустных глаз делали художника значительно моложе своих тридцати лет.

      А глаза его, как сразу показалось Сергею, были действительно грустны. И это уже было не от природы – от жизни, которая никогда и ни с кем не бывает однозначной. Сам Рокотов это прекрасно понимал. Но в нем, достаточно еще молодом человеке, никак не могло утвердиться понимание своей зависимости от обстоятельств. Ему казалось, что позиции, которых он добился в искусстве, позволяют поступать так, как того велит собственное разумение. И выговор, что объявлен был ему президентом Академии, прозвучал не только как унизительная фраза, а стал настоящей пощечиной, перенесть которую Федор Степанович не смог. И он собирал вещи. Он готовился немедленно покинуть Санкт-Петербург. Он бежал из этого серого города в белокаменную Москву – более спокойную, благообразную, более домашнюю, более – как он сам для себя определял – русскую.

      За сбором баулов и застал его Сергей Шумилов.

      – Вам кого? – спросил Рокотов, мельком взглянув на вошедшего Сергея.

      – Наверное, вас. Дверь была отперта, иначе бы я постучал, – ответил Сергей.

      – Располагайтесь, – просто сказал Рокотов, разведя руками и предлагая гостю самому разобраться в царившем беспорядке. – У меня тут сборы в дорогу, так что не обессудьте. Присаживайтесь, где удобно. Вы, собственно, по какому