Избранное. Борис Бурмистров

ердан.

      © Б. В. Бурмистров, 2010

      © Издательство «Маматов», 2010

* * *

      «Но мы любовью жили…»

      Я издавна знаю и высоко ценю творчество поэтов Кемеровской земли. Двадцать лет назад, посетив этот край, я познакомился сразу с целым поэтическим созвездием Западной Сибири – с Любой Никоновой, Николаем Колмогоровым, Александром Ибрагимовым, Виталием Крековым, Сергеем Донбаем, Борисом Бурмистровым. Все они стали моими младшими друзьями и авторами журнала «Наш Современник». К поэтическим сборникам Колмогорова и Донбая мне довелось написать предисловие. А теперь вот и Борис Бурмистров попросил меня быть редактором и составителем его книги…

      Когда я прочитал его рукопись, то сразу же в памяти всплыла одна из любимых моих русских пословиц: «Жизнь прожить – не поле перейти». И эту дорогу по бескрайнему полю поэт не прошел бы, если бы не нащупал кровные связи с вечными обликами и явлениями жизни, и в первую очередь с прошедшим, настоящим и будущим поколением родных людей:

      В моем лице – морщинки прапрадеда,

      В моем лице – улыбки праправнука,

      В моем лице – крупинки прапрасвета,

      В моем лице – полоски прапразвука.

      С чем сталкивается человек, вступивший на край этого поля? В первую очередь, конечно же, с роковой неизбежностью работы, с библейским повелением: «В поте лица своего будешь добывать хлеб свой»…

      Что-то оплачено кровью и потом,

      Что-то свалилось, как манна с небес.

      И в одиночку, и с целым народом

      Нес я безропотно тяжкий свой крест.

      Кто-то роптал, изнывая от тяжести,

      Кто-то проклятья швырял в пустоту.

      Тихие, тихие горести-радости

      Следом плелись, подгоняя толпу.

      Картинами вечной народной трудовой страды заполнена рукопись Бориса Бурмистрова. Он не «соглядатай праздный», не свидетель, а такой же, как все, соучастник земной, материальной, исторической мистерии, с достоинством несущий «бремя страстей человеческих».

      Жил. И не просто ведь жил —

      Завтрашний день предугадывал,

      Я ли траву не косил,

      Я ли стога не укладывал.

      Я ли колодцы не рыл

      И за работу в награду

      Воды подземные пил,

      Жадно впивая прохладу.

      Самым сильным, чтобы «в поте лица своего» одолевать поле жизни – нужны более высокие цели, нежели кусок хлеба и глоток воды. Только в молодости можно рыть колодцы, метать стога, мыть золото в реках и ручьях Колымского края, одолевать просторы русских бездорожий без истерики и без проклятий, с терпением, без которого русские люди не построили бы страны.

      Распутица. Тащу сапог из глины,

      Сезон осенних проливных дождей,

      Заезженные русские равнины —

      Храп лошадей и взмыленных людей.

      Как это все знакомо нам, русским людям, из простонародья, истинным поэтом которого я считаю Бориса Бурмистрова.

      И каково ж было всем нам, детям этой стихии понять то, что понял поэт в 90-е годы прошлого века и выразил в стихотворении «Нищета», написанном рукой, до сих пор дрожащей «от тяжелой колымской работы».

      Пойдем, подруга-нищета,

      И дальше в поисках позора.

      Кому предъявим мы счета

      В дни всенародного разора?

      Не часто поэт бросает свой взгляд в мир социальных страстей, но все его строки, написанные на злобу дня, правдивы и убедительны. Если наши семьи, родные, «родова» для какого-нибудь умного немца всего лишь приметы «дурной бесконечности», то для нашего русского поэта – передача вечного тепла из ладони в ладонь, из губ в губы, из очей в очи. Это тепло связует обрывки времен, заполняет провалы памяти, наполняет жизнь шумом родословного древа.

      Это дерево вечно растет.

      Его корни в глубинах пространства.

      В кроне, в листике каждом течет

      Кровь язычества и христианства.

      Я листочек на ветке любви,

      Все мы в мире и вечны, и тленны.

      Дай-то Бог, чтобы в нашей крови

      Не пропали великие гены.

      В эту кровную связь, в ее пульсирующий круговорот естественно вплетены и живые картины и вздохи родной природы.

      И холмы, и равнины,

      И глухая тайга,

      Скрип продрогшей осины,

      И стога, и снега…

      Это все мне с начала

      И до смертного дня,

      И кусты краснотала,

      И речушка Иня,

      Тихий шепот ковыльный,

      Звон колосьев литых,

      И далекий былинный

      Голос предков моих.

      Это