Жестокая любовь государя. Евгений Сухов

готовые продолжить прерванный разговор с богом. Только взгляд у него был шальной и никак не хотел соответствовать униженному виду монаха.

      – Милостыню не подадите? – Чернец остановился как раз напротив Силантия и внимательно посмотрел на путника.

      Чеканщик поежился: таким голосом не милостыню просить, а с кистенем на большой дороге стоять.

      – Пойми, добрый человек, нет у нас ничего. С острога идем. То, что было, на прокорм пошло да караульщики забрали, так что не обессудь.

      – За что в остроге сидели, странники? – поинтересовался монах. – Неужно ограбили кого?

      – Не грабили мы никого, мил человек, – в голос ответили мастеровые. – Служили мы на Монетном дворе у боярина Федора Воронцова, а тот вор оказался, монеты у себя в подворье делал. Вот за то и поплатились, что рядом с ним были.

      – Ишь ты! Страдальцы, стало быть, – посочувствовал монах.

      – Как есть страдальцы, – отозвался Нестер.

      – А куда путь держите?

      – Да сами еще не знаем, милой человек. Видать, туда, куда глаза укажут.

      – Хм... И не боитесь? Грабят сейчас на дорогах, а то и вовсе могут живота лишить. Вот выйдет такой, как я, да и отберет все! Вы про Яшку Хромого слышали?

      – Как же не слыхать? Конечно, слыхали! Только видеть его не доводилось. Лютует он, говорят.

      – Лютует, – печально соглашался монах. – Находит на него такое. – И, зыркнув бесовскими глазами, добавил: – А ведь я и есть тот самый Яшка Хромой... Что? Испугались? – с довольным видом разглядывал он опешивших путников. – Эй, Балда, поди сюда! – И тотчас из кустов навстречу Нестеру шагнул детина величественного роста, огромный и лохматый, как медведь. – Обыщи-ка их. Чудится мне, что не сполна они исповедались перед иноком. Может, под портками чего утаили?

      – Побойся бога, монах, – взмолился Силантий, – если мы и грешны, то уж не до того, чтобы под портками у нас шарить. Нет у нас ничего! – Балда уже сделал шаг, чтобы сграбастать молодца и заголить до самой головы рубаху. – К тебе мы идем, Яков! У тебя хотим служить!

      – Ишь ты! – крякнул Яшка от удовольствия. – В тати решили податься? А не боязно? За это ведь государь наказывает. Ну-ка, Балда, покажи путникам свои руки с государевыми метками.

      Громила приблизился вплотную к Нестеру и показал руки с безобразными язвами вместо ногтей.

      – Видали? Вот так-то! Не далее как два дня назад у палача гостил. Вот вместо калачей ему ногти и повыдергивали. И если бы не помилование, так голову бы на плахе оставил. – И уже другим голосом, в котором слышался неподдельный интерес: – Что, действительно монетное дело разумеете?

      – Чеканщики мы, резать умеем.

      – Ну что ж... были чеканщики у боярина Воронцова, будете чеканщики у Яшки-вора.

      Проклятие Пелагеи

      После венчания на царствие Иван Васильевич с Пелагеей расстался. Обрядили ее в монашеский куколь[29] и в сопровождении строгих стариц

29

Куколь – монашеский головной убор в виде капюшона.