«Трагическая эротика»: Образы императорской семьи в годы Первой мировой войны. Борис Иванович Колоницкий

крестьянами и военнопленными, большей частью славянскими солдатами Австро-Венгрии и Германии, трудившимися в сельской местности. Противостоящие стороны всевозможных конфликтов доносили друг на друга. Возрастание числа дел по оскорблению царской семьи стало индикатором роста температуры общественного недовольства. Так это и воспринимала полиция.

      В жандармском отчете по Рязанской губернии (октябрь 1915 года) указывалось, что участились преступления по оскорблению Его Величества. В Самарской губернии количество обвиняемых по статье 103 Уголовного уложения, предполагавшей наказание за оскорбление особ императорской фамилии, с 1914 по 1916 год выросло с 19 до 105. При этом не все преступления такого рода регистрировались властями. В сводке Московского охранного отделения за 29 февраля 1916 года отмечалось: «С болью приходится констатировать, что если бы реагировать на все случаи наглого и откровенного оскорбления Величества, то число процессов по 103 ст. достигло бы небывалой цифры. <…> Это настроение и низов, и буржуазии, средней и высшей»135. Признание офицеров секретной политической полиции подтверждает распространенное мнение многих современных криминологов: к официальным данным уголовной статистики следует относиться с большой осторожностью, ибо в различные периоды власти по-разному реагируют на совершение одних и тех же преступлений, по-разному регистрируют их на разных этапах делопроизводства.

      В свое время известный знаток дореволюционной уголовной статистики Е.Н. Тарновский отмечал сокращение количества политических преступлений в годы войны (значительную часть которых как раз составляли преступления по оскорблению членов императорской семьи), что отличалось от общей картины динамики преступности. Если взять общее число преступлений, совершенных в 1911 году, за 100 %, то накануне войны существовала тенденция к их увеличению (105 и 112 % в 1912 и 1913 годах), но после начала войны наблюдается снижение (102 и 97 % в 1914 и 1913 годах). Однако в 1916 году общее число преступлений возрастает – 128 % (о росте преступности с тревогой писали тогда и газеты). Но статистика политических преступлений в годы войны обнаруживает все время тенденцию к сокращению – всего 41 % в 1916 году136. Казалось, если оперировать лишь данными уголовной статистики, ничто не предвещало революционного взрыва в 1917 году.

      Однако, как уже отмечалось, официальная уголовная статистика никак не дает точной картины динамики преступности. Для регистрации преступления необходим донос, хотя бы и донос ложный. Но в разное время и в разных частях страны, в разных культурах и субкультурах существовало разное отношение к доносительству. Поэтому статистика преступлений (или статистика обвинений в совершении преступлений) отражает скорее карту определенного типа правовой культуры: если одни губернии и области выделяются числом таких преступлений, а значит, и доносов, то другие губернии их почти не дают. Для регистрации преступления и возбуждения уголовного дела нужно

135

РГИА. Ф. 1405. Оп. 521. Д. 476; Сухова О.А. Десять мифов крестьянского сознания. С. 415; Буржуазия накануне Февральской революции. С. 77.

136

Тарновский Е.Н. Война и движение преступности в 1911 – 1916 гг. // Сб. статей по пролетарской революции и праву. Пг., 1918. № 1. С. 100, 104, 105.