Дорожный иврит. Сергей Костырко

нелепой сценой, когда охранник, которому мы с Наумом при входе показывали содержимое своих сумок, тормознул парня в красной майке, и тот, не прерывая разговора с приятелем, машинально открыл перед охранником пластиковый пакетик, – интересно, думаю я, а то, что у парня на плече автомат, это как?! А также смотрю на барышень, которые, в отличие от парней, как раз в форме, но форма – светло-серые брюки и такая же рубаха – сидит на них, как модельная одежда: брючки подогнаны по бедрам, рубашки приталены, пилоточки упрятаны под лычку на левом плече, глаза тронуты тушью. И это – «военщина»?

      Потом я видел их много, везде, но больше всего – на автостанциях, поодиночке или в компаниях, именно, компаниях, – другого слова здесь не подобрать – дружно загружающими свои рюкзаки или раздутые дорожные сумки в багажное нутро междугороднего автобуса. Эти кочующие по стране молодежные компании с оружием мало напоминают наших солдат, заполняющих, скажем, вагон московского метро, а потом выходящих на платформу, образующих некое подобие короткой колонны и уже строем начинающих движение к эскалатору под присмотром двух офицеров. У этих же невозможно определить, кто тут ведомый, а кто ведущий. Эти держатся, по нашим представлениям, как-то подчеркнуто «внеуставно». Вольница. Почти анархия. Вот, скажем, в кассовом зале Тель-Авивского автовокзала на полу сидит солдат, перед ним огромный рюкзак, на рюкзаке открытый ноутбук. Парень вбивает на экран какой-то текст. В сосредоточенности его и покое ничего напускного, суету вокруг он, похоже, воспринимает, как шум листьев и колыхание трав на лесной полянке, где он уединился для работы. На коленях автомат.

      Разумеется, обзор у меня сугубо обывательский, туристский, но и у взгляда издали есть свои преимущества – можно уловить то, на что местные уже давно не обращают внимания. В частности, их манеру обращаться с оружием – в жесте, каким поправляют они свисающий с плеча автомат, нет ничего от фетишизации оружия, которая стала основным знаком нашей массовой культуры. Я имею в виду рекламные постеры с каким-нибудь Сталлоне, удерживающим в руках могучий смертоубойный агрегат, похожий на гибрид автомата со скорострельной пушкой; и на картинках этих четко обозначено, что к чему прилагается: автомат – к Сталлоне, или Сталлоне, демонстрирующий взбугрившиеся мускулы полуобнаженного тела, а также ошалело-мужественное выражение лица – прилагается к автомату. Или тот же «мотив пистолета», который проигрывается ежевечерне по нескольким телеканалам одновременно – это когда герой на экране с невозможно мужественным выражением лица и тела крадется вдоль какой-нибудь стенки, бережно удерживая обеими руками пистолет, и обязательно дулом вверх, – место вот этого, воткнутого в небо дула в жизни киногероя, как и в жизни его массового зрителя, понятно и без Фрейда. То есть железное дуло как главная, если не единственная по нынешним временам, персонификация в мужчине мужского, и шире – мужественности. И не надо ругать режиссеров, они