Где вера и любовь не продаются. Мемуары генерала Беляева. Иван Тимофеевич Беляев

на что он неизменно отвечал: «Спасибо-с, я-с не именинник-с», – но значительно смягчался, вызывая к доске.

      В старших классах ему посвятили стихотворение:

      ТОРЖЕСТВО НАУКИ

      Не Грозный Иван с костылем в клобуке

      Мятежников на кол сажает,

      Горбушка на кафедре с книжкой в руке

      Кадетам колом угрожает.

      Все четверо, каждый в зеленой тоске,

      Стоят без надежды спасенья…

      Исписаны мелом на черной доске

      Все ереси их и сомненья.

      Один только силится выдержать бой,

      Орловский – бестрепетный витязь.

      Но вот уже слышит и он над собой

      Безжалостный голос: «Садитесь!»

      Сдается Казаринов, Войнов молчит

      И что-то выводит несмело,

      А Плен, как осина под ветром, дрожит,

      Весь потом покрытый и мелом.

      И вот раздается желанный сигнал…

      Но Войнов попал уже в яму,

      А Плен только часто и тяжко вздыхал,

      На лоно идя к Аврааму.

      Моей нелюбви к математике немало способствовало и то, что я не видел того, что писалось на доске, – я был близорук.

      По истории – отчетливый и корректный Владимир Викторович Квадри, восторженный славянофил Филевич и талантливый молодой Овальд в географии, добряк Павлович – в языках, Закон Божий преподавал умный и образованный протоиерей Петр Лебедев.

      Я побивал все рекорды и только в русском, как это ни странно, не мог занять первого места. Но дело раскрывалось просто. С самого начала первым в отделении шел Шура Стогов. Красивый и цветущий, с большими голубыми глазами («Анета» – по кадетскому прозвищу), он подкупал своей наружностью, а также умением держать себя с товарищами и начальством. Оставшись, как и я, без матери (отец его был артиллерист и служил все время в провинции), он вместе с двумя сестрами попал в дом заслуженного профессора Артиллерийской академии генерала Чебышева, женатого на его тетке. Она была бездетна и вместе с незамужней сестрой ничего не жалела для своего любимца. В средствах они не нуждались. Шура приезжал в корпус на ландо дяди и осыпал сладостями товарищей, которые составляли его компанию в классе. Наши преподаватели репетировали его на дому, и он шел все время первым.

      Единственным соперником для него мог быть я, но учитель по русскому, Евлампий Михайлович Архангельский, ставил мне баллом ниже по сочинениям. Только при самом выпуске я перегнал Стогова по всем предметам, и 11 по русской письменности не помешало мне попасть на мраморную доску. Это соперничество принесло мне пользу, так как я привык к усиленной работе.

      В конце пятого класса я стал завоевывать себе положение стойкостью и непоколебимостью характера.

      В классе застряло пять второгодников, все в другом отделении. Пользуясь раболепством других, они продолжали третировать младших по старой привычке, пока не наткнулись на одного из наших. Возмущенные неуважением, второгодники послали ему приказ