Дети оружия. Виктор Ночкин

схватились, рабы-то, так и поубивали всех к некрозу, – медленно и тихо говорил Киря, – страх-то в рабе всегда живет, даже когда раб с цепи вырвется. Пока охрана за место на мотоциклетке билась между собой да пока тебя гоняли, эти, с прииска, цепи-то разломали. А со страху не могли остановиться, хотя им живыми бы лучше охранников сохранить. Но страх – он к жестокости толкает, известное дело. Охранники уже и шевелиться перестали, а их ломами и кирками по двору так и размазывали. Даже замутило меня, хотя, кажется, ко всякому привычен. Тут и про меня припомнили.

      – Били сильно? – шмыгнув носом, спросила Йоля.

      – Не били вовсе, а ноги переломали. Бурят, старшо́й у них, сказал: «Мы против тебя зла не имеем, а девка сбёгла, так мы это учиним, чтоб ты за ней не сбёг». Зло тут ни при чем, страха они передо мной не имели, потому и не били.

      Йоля только вздохнула.

      – Так что давай нож, – заключил дядька. – Вижу, тебе невмоготу меня резать, так я сам. Потом нож забирай и беги, скройся, а сюда больше не приходи.

      – Нет, дядька. Не брошу я тебя, на себе уволоку или еще как, а не брошу! Вместе мы сюда прикатили, вместе и…

      – Давай нож. – Киря уговаривал едва ли не ласково. – Давай нож, Йоля, не дури. И тебе, и мне лучше. Может, спрячешься где, переждешь. Шарпан теперь уже не разведчика, а отряд пришлет, уйдешь с ними.

      – Вместе дождемся.

      – Да ты пойми, времени не осталось, ночь уже, а она в темноте приходит и забирает живого. Если тебя здесь застанет – тебя заберет. Если я раньше сдохну – по округе искать будет живых. Тебе лучше подальше отсюда оказаться, пока она…

      – Да кто она-то?

      – А некроз ее знает, кто… Тварь. Приходит и берет одного живого. – Киря хотя и рассудил, что ему лучше вены порезать, а на самом деле хватался за возможность еще хоть немного поговорить, оттянуть последний миг, потому и толковал обстоятельно, медленно. – Первым, видно, Каравая подстерегла, утащила, потому кровь была в мотофургоне, а костей или шмоток не осталось… Потом повадилась сюда.

      Пока Киря бормотал, Йоля вглядывалась в фабричное строение – там было темно. Рабы боялись, хоть и приготовили страху жертву на холме. Огня не зажигали, не показывались, и ни звука со стороны фабрики не доносилось.

      – Когда меня сюда волокли и к столбу прикручивали, я кое-чего понял из их трепа. Страх это, тварь какая-то, пули ее не берут, шагов ее никто не слышит, следов после нее не остается. Чистый страх! Вот Леван и велел столб поставить здесь и на него живого человека каждую ночь вешать. Утром человека нет, веревки оборваны. Рабов Леван брал, многих так извел, вот они и озверели. Пока этому страху одного человека отдавали еженощно, остальных тварь не трогала… Эй, ты чего? Ай, ой! Больно, стой! Больно мне, ноги… Осторожно!

      Йоля ухватила бормотавшего Кирю за воротник и поволокла с холма. Сначала дело шло бойко, волочить дядьку под уклон было не так уж тяжело, особенно после того как он заткнулся и лишь охал, когда покалеченные ноги ударялись о камень. Потом Йолины руки налились тяжестью, пальцы онемели и пот покатился по лицу. Девушке давно хотелось пить и казалось,