Менты с большой дороги. Михаил Серегин

умелом руководстве, может выйти толк. Должен признать, что в выполнении последнего моего захвата преступной группировки эта шестерка приняла небольшое участие и даже, в некотором роде, помогла мне в нелегком задании.

      Мочилов скрипнул зубами, но до поры до времени промолчал. Ему все меньше нравился этот заносчивый субъект.

      Надо сказать, что Ворохватов за последние дни изменился буквально до неузнаваемости. Некогда скромного и тихого, его нетрудно было заставить смущаться. Когда же Ворохватов смущался, его непослушный язык сам собою начинал медленнее ворочаться, и старший лейтенант заикался, что еще больше вводило его самого в краску. Пожалуй, только с женой, на кухне, когда, кроме нее и детей, его никто не видел, голос лейтенанта обретал природную силу. На Люську Ворохватов мог прикрикнуть, да еще как. Такое часто случается, когда женятся не по любви, а по банальному расчету. Расчет же был один – звучная для милиционера фамилия. Не то что его прежняя – Вороватов.

      Однако такое положение дел в корне изменилось буквально несколько дней назад, когда Ворохватов случайно оказался на месте поимки преступников-дурковедов, которых собственноручно (вернее, собственноножно) загнал в угол Кулапудов Вениамин. В результате, преподнеся в нужном свете и в нужном месте процесс задержания, Ворохватов получил новые погоны вместе со львиной долей славы. Именно с этого момента старшего лейтенанта словно подменили. Он стал отличаться неимоверной надменностью и деспотичностью. Пожалуй, чуть в меньшей степени у него проявилась еще одна новая черта – любовь все преувеличить и прихвастнуть.

      – Думаю, в тот памятный день именно мое благотворное влияние помогло вашему курсанту правильно провести операцию… – заливал Ворохватов, раболепно посматривая на высоких гостей.

      Мочилов от злости хлебнул слишком много кофе и, поперхнувшись, закашлялся. Кофе пошел не в то горло, омыв собою полость носа. Неприятное ощущение заставило капитана состроить рожу сидевшему напротив гражданину из правительства. Гость хлопнул глазами, показав тем самым, что он еще жив.

      – Изви… кх… ните, кх, кх. Я переберусь к свежему воздуху, – неуклюже вставая из-за стола, сказал Глеб Ефимович.

      – Конечно, конечно, – суетливо согласился Подтяжкин.

      Капитан подошел к окну и распахнул его створки. Свежий воздух защекотал в носу и вызвал новые приступы кашля. Мочилов отвернулся и стал пристально изучать старшего лейтенанта, сидящего теперь к нему спиной. Тощая фигура, восседающая на его, между прочим, стуле, вызывала отвращение. Костлявый зад по-хозяйски развалился на маленькой подушечке, с любовью сшитой женой капитана в качестве профилактики геморроя. А эти кости запросто могли проткнуть нежную ткань. Захотелось размять ноги в тяжелых армейских ботинках и впечатать один из них – правый, к примеру, – в нагло пристроившееся седалище. Соблазн был велик. Он уже почти совсем склонил Мочилова к осквернению тыла старшего лейтенанта, как новый звук заставил