Крестом и стволом. Михаил Серегин

играть! – сказал Пшенкин. – Рубцов это, Анатолий, дружок твой закадычный! Вместе Парфена мочили, вместе вам и сидеть!

      – Анатолий?! – ужаснулся отец Василий. Он просто не мог поверить, что именно с этим человеком еще недавно мирно беседовал на автостоянке.

      Человек-маска неразборчиво булькнул и пустил на остатки воротника густую кровавую слюну.

      – Можешь идти, Мотыль, – разрешил Пшенкин.

      – А этот?

      – А вон, в уголок посади для наглядности.

      Мотыль грубо, силком опустил Толяна на пол и вышел. Водитель попытался встать, но бессильно завалился на бок и ударился головой о цементный пол. Отец Василий инстинктивно дернулся подбежать, помочь, но браслет наручника только холодно звякнул о трубу. Уйти дальше стула священник не мог.

      – Да люди вы или нет?! – повернулся он к Пшенкину.

      – Рот заткни! – жестко оборвал его опер и вдруг мерзостно так улыбнулся. – Будем и дальше в игры играть или...

      – Ну, гад! – не выдержал отец Василий. – Отплатится тебе, помяни мое слово! Не на этом свете, так на том.

      – Вот и договорились, – еще гнуснее усмехнулся Пшенкин. – Только покамест ему отплатилось, а скоро и тебе. Сейчас я тебя кверху жопой подвешу, платьице твое бабское задеру и через пять минут...

      Отец Василий повел плечами и привстал.

      – ...ты у меня, как миленький...

      Священник шагнул к регистрам отопления и взялся за них руками.

      Опер смолк и с въедливым интересом принялся наблюдать за поповскими манипуляциями. И тогда отец Василий наступил на нижнюю, совсем уже сгнившую трубу, вырвал ее из резьбы, легонько повернул батарею и напрочь ее вывернул.

      Опер открыл рот да так и замер.

      Отец Василий в два поворота отломал батарею от трубы, к которой был прикован. Затем тихо, без шума и грохота поставил батарею на пол, снял с трубы наручник и кинулся к столу. Пшенкин рванулся к выходу, но священник остановил его ладонью в лицо и отшвырнул обратно на стул.

      – Недобрый ты человек, Пшенкин, – сквозь зубы процедил он. – Как только такого земля носит? Ну ничего, недолго, я надеюсь, тебе осталось. Предстанешь ты перед судом божьим!

      Пшенкин сглотнул слюну и кинулся шарить под пиджаком. Отец Василий легонько придержал опера за кисть и внимательно посмотрел ему в глаза. Там читалось только одно – безмерный, панический ужас.

      – Или с тобой прямо сейчас посчитаться, не дожидаясь, пока господь призовет? – наклонился к оперу священник.

      Пшенкин смотрел на него, как мышь на кобру.

      Отец Василий вдруг успокоился. Он понял, что уже выиграл эту схватку, и, что бы потом ни случилось, он никогда больше не позволит себя так бездарно «закрыть». Священник выдернул из кобуры оперативника пистолет и потряс перед его лицом.

      – Это я лично Ковалеву отдам как свидетельство твоего полного несоответствия занимаемой должности. Понял?

      Пшенкин молча исходил потом.

      – Ключи от машины у кого?

      – Там, на выходе... у Петрова, – прохрипел Пшенкин.

      –