S-T-I-K-S. Рихтовщик 2. По ту сторону жалости. Дмитрий Гришанин

ещё был Казанова. Но, став фаворитом, вынужден был шпилить лишь Незабудку, потому как остальные тёлки, опасаясь мести паучихи, больше не давали ему ни за какие посулы.

      – Так сбежал бы в другой стаб.

      – Он так и сделал. А через час на новом месте двинул кони, в пьяной драке получив нож в сердце. Возродился в логове Незабудки и от неё ещё огрёб по полной, в воспитательных целях. За первый год своего фаворитства он так сбегал ещё трижды. И каждый раз за побегом следовала случайная смерть, воскрешение и внушение от благоверной. В итоге спёкся Казанова. Из подтянутого и решительного рубахи-парня Поршень превратился в жирного и безвольного толстяка. По сути, Незабудка морально его уничтожила – сожрала, как это принято в паучьем племени.

      – Но теперь-то Поршень свободен.

      – Толку-то, – фыркнул Груз. – От игрока в нём осталось только название. Прикинь, ты его бабу наверх шпилить потащил, а это чмо перед Викингом на колени хлопнулось и стало умолять оставить при кухне посудомойкой. Слизняк конченый – жалкое зрелище.

      – И чё, взял?

      – Да на хрен это дерьмо ему в баре! Как только стало понятно, что Поршень больше не фаворит, Викинг пинками погнал его на улицу.

      Машина вильнула к обочине и припарковалась рядом с обшитым арматурой автобусом, напротив большого двухэтажного дома с огромными стальными воротами вместо нормальных дверей.

      – Ну и зачем ты мне всё это рассказал? Типа, бойся, Рихтовщик, тебя ожидает та же тяжкая доля?

      – Не гони волну, напарник, прорвёмся. Поршень одиночкой был, а у тебя есть я… Вылазь, приехали.

      Следом за Грузом я распахнул дверь и, выбираясь из салона на улицу, неожиданно поймал себя на мурлыкании под нос мелодии грёбаной «Незабудки».

      Глава 2, в которой я вижу тварей во сне, слышу их наяву и готовлюсь застрелиться

      Стоило шагнуть в раздвинутые напарником ворота, и сразу стал невольным свидетелем чужого разговора. Доносившийся из глубины просторного зала усиленный гулким эхом раскатистый бас вещал:

      – Семечка, твою ж медь! Задрал ты уже меня, ей-богу, своей нерешительностью! Определись с цветом, наконец, душевно тебя прошу!

      – Всё. Решил. Беру тёмно-серые, – пропищал в ответ совсем юный тенорок.

      Оставив Груза закрывать ворота, я прокрался мимо заваленных разнообразным барахлом высоких стеллажей и выглянул в центральный коридор, где возле широкого стола маячила весьма колоритная парочка. Плечистый двухметровый гигант в камуфляже и едва дотягивающий макушкой ему до груди толстяк в сером свитере и полинялых джинсах. На столе перед ними лежали три пары разноцветных ботинок одной модели, с толстой подошвой и высоким голенищем.

      – Точно тёмно-серые? – спросил толстяк басом. – Потом не прибежишь ко мне с воплями: «Крыс, братан, выручай, тёмно-серые разонравились, хочу коричневые»?

      – Да, ты прав. Коричневые лучше. Их возьму, – тут же резко передумал громила с детским голосом.

      – А глянь, чёрные какие – ваще огонь!

      – Решено. Выбираю чёрные!

      – Твою ж медь, Семечка! Как ты меня задолбал!

      – Хорош