Собрание сочинений в десяти томах. Том девятый. Ave Maria. Вацлав Вацлавович Михальский

разжигайте камин, а к вашему брату ресторатору мы сейчас пройдемся сами, закажем хороший ужин.

      – Я обещаю со свечами, – сказала Мари вслед уходящей Марии.

      Ужин при свечах удался на славу. Яблоневые сучья и ветки в огромном камине горели ровно и источали тонкий аромат древесного дыма. А за открытым настежь окном номера стоял еще живой яблоневый и абрикосовый сад, слегка подернутый синеватым туманом.

      – А ты любишь хорошие стихи? – встав с кресла у камина, Мария подошла к раскрытому окну.

      – Возможно. Но вообще-то я по технике…

      – О счастье мы всегда лишь вспоминаем,

      А счастье всюду, может быть, оно

      Вот этот сад осенний за сараем

      И чистый воздух, льющийся в окно, —

      продекламировала Мария.

      – Красиво. И похоже на правду. Кто написал?

      – Бунин. Он живет где-то на Юге Франции.

      – Много приличных людей уехало из России, – Павел вздохнул, – много. Хотя, когда у французов была их Великая революция, они ведь бежали спасаться к нам. И не просто спаслись, а послужили России верой и правдой. Взять хотя бы праправнука того же кардинала Ришелье. Этот Ришелье-младший и во взятии Измаила участвовал, и градоначальником Одессы был, ему даже там памятник есть от благодарных жителей. Он ведь и генерал-губернатором Новороссийского края был. А потом, после победы над Бонапартом, дважды возглавлял кабинет министров Франции. Так что толковый у кардинала был праправнук и, говорят, при этом еще и бессребреник. Такие бывают на свете чудеса: при должностях, при монарших милостях, воруй, сколько унесешь, а он бессребреник. Бриллианты из русских орденов выковыривал и продавал, чтобы кормиться в отставке.

      Они не стали рисковать и заказали у ресторатора то же самое вино, что пили вчера.

      – За что пьем? – поднимая бокал, спросила Мария.

      – Не зря говорят: «слово – серебро, молчание – золото». Давай выпьем молча, каждый за свое, заветное.

      Они звонко чокнулись, помолчали и осушили до дна свои бокалы.

      Потом долго смотрели в тишине на пляшущие язычки пламени в камине.

      За что поднял свой мысленный тост Павел, Мария не знала, а сама она выпила за надежду… за ту надежду, что поселила в ее душе хозяйка гостиницы. После разговора с ней Мария только об этом и думала. А вдруг? Всякие в жизни бывают чудеса, надо только набраться сил и поверить. Кажется, она уже поверила. И сейчас, когда Мария смотрела на огонь в камине, ей вспоминалось: ливийская пустыня; оазис Бер-Хашейм, в который они ездили с Улей к знахарке Хуа, ее золотые браслеты на щиколотках ног и на руках, выкрашенные хной ступни ног и ладони; крохотные чашечки бедуинского кофе на золоченом подносе, большие горячечно блестящие черные глаза знахарки Хуа. Вспомнились и слова заключения, которое вынесла Хуа после осмотра Марии и Ули: «Вас не от чего лечить. Вы здоровы, а чтобы родить, вам нужен здоровый мужчина». Конечно, вспомнился, не мог не вспомниться и тот (на волоске от гибели) эпизод с генералом Роммелем, который встретился ей в ливийской пустыне во главе тяжелых танков. Вспомнилось, как бывший при генерале