Десантно-штурмовая бригада. Непридуманный Афган. Артем Шейнин

выстроились в две шеренги в ожидании посадки в самолет.

      Рядом с каждым на бетоне лежит импровизированный вещмешок, созданный из выданного нам новенького бушлата, в который мы запихали все выданное перед отправкой имущество – парадку, сапоги, берет и т. д.

      Весь этот нехитрый солдатский набор – это все, что мы везем с собой в далекий и загадочный Афганистан. Все, чем щедро снабдила нас Родина.

      А майор, к которому слезливо апеллирует наш поздно очнувшийся сотоварищ, прибыл за нами из Афгана и будет туда сопровождать.

      Интересный персонаж, не совсем соответствующий моему представлению о суровом вояке: когда в учебном центре мы строем шли к «Уралам», на которых нас доставили в аэропорт, майор шел рядом со строем и… мяукал!

      Да-да, мяукал! Хотя при этом ничто в лице его и мимике не выдавало этого. Что тем более повеселило всех, несмотря на смутную тревогу, с самого утра неумолимо заполнявшую собой все внутри.

      Только что веселый майор, вдруг посерьезнев, произнес три-четыре дежурные фразы про «высокую честь» и «интернациональный долг». А потом вдруг спросил, есть ли среди нас такие, кто по каким-то причинам не может ехать для его выполнения в ДРА.

      Вопрос, видно, тоже был «дежурным», чисто формальным, как и весь процесс нашего направления в Афганистан. Зачем-то нужно было создать видимость, что мы вроде как САМИ принимали сознательное решение там служить.

      Где-то после месяца службы всю роту посадили в тот самый летний клуб, где недавно нас всех в эту самую роту распределили. Раздали по листку бумаги. И мы под диктовку замполита написали заявление, что просим отправить нас для прохождения службы в Демократическую Республику Афганистан. Дата, подпись.

      Поэтому майор, задав вопрос, был немало удивлен, услышав вдруг столь бурную реакцию одного из будущих «интернационалистов». У него явно не было предусмотрено никаких вариантов реакции на подобный случай. И потому выглядел он растерянным и беспомощным.

      Неожиданно все это было и для нас. Казалось бы, за прошедшие три с небольшим месяца нас уже полностью лишили способности на какие бы то ни было индивидуальные проявления. Мы стали массой, одноликим строем, готовым выполнять команды и распоряжения старшего по званию. А в этой жизни старше нас по званию были все.

      И когда из нашего строя после вопроса майора вдруг раздалось жалобное блеяние, мы удивились не меньше, чем он сам.

      Парень был, в общем, ничем особо не приметный на нашем общем фоне. Разве что тем, что даже на стриженной под ноль голове уже явственно обозначилась лысина, а из-под тельника выбивалась к шее не по годам буйная, курчавая растительность. Может быть, от этого казался он старше нас. Как-то солиднее, что ли. Тем неожиданнее была его выходка…

      Странное дело, за двадцать шесть лет черты многих из тех, с кем довелось пересечься по пути в Афганистан, стерлись и помутнели.

      А этот – стоит перед глазами как сейчас. И ноет, ноет…

      Раздражает не то, что он пытается отмазаться от Афгана, а то, что делает это так чмошно и нудно.

      Отнюдь не все в этом строю горят желанием туда ехать. Как не горели желанием многие из тех, кто каких-то три месяца