И только сладкие моменты длятся вечно. Виржини Гримальди

а ухмыляется.

      Это наш ежедневный ритуал. Мы возвращаемся домой в один и тот же час, сын – из лицея, я – с работы. Я отрезаю два толстых ломтя хлеба, кладу на каждый две коричневые дольки и сую на три минуты в печку, чтобы получилась твердая корочка и тающая во рту начинка. Мы не всегда разговариваем за едой – Тома не отрывается от экрана своего телефона, – но чувствуем себя семьей.

      – Тебе «поцелуйчик» от Шарлин, – сообщает он, откусив разом полбутерброда.

      – Говорил с ней?

      – Написал. Она завтра позвонит.

      Я с трудом удерживаюсь, чтобы не стереть шоколадную кляксу с его носа. У моего сына 45-й размер ноги, он носит бороду, только что сдал на права и может оскорбиться. Я протягиваю ему салфетку – он отвечает улыбкой. Тома счастлив.

      – Ты про время не забыла? – спрашивает он.

      Я смотрю на часы – пора.

      И возвращаюсь к расстановке посуды…

      – Опоздаешь на поезд, ма.

      – Успею…

      – Ну мам, все будет хорошо, не волнуйся.

      Закрываю шкафчик, последний раз медленно (нарочно!) обхожу квартиру, беру сумку, вешаю на лицо улыбку, крепко обнимаю Тома и ухожу из первой в его жизни «самостоятельной» квартиры, куда я только что собственноручно помогла ему переехать. Пройдет несколько часов, и я окажусь на расстоянии шестисот километров от него, в своем пустом доме.

      2. Лили

      Ты родишься сегодня. Я не готова.

      Я пришла на обычный плановый осмотр.

      Доктор Малуа был до невозможности улыбчив. Я разделась, легла, положила ноги на «стремена» и попыталась замаскировать смущение беседой. Я всегда готовлюсь к посещению врача. Заранее выбираю сюжет, о котором заведу разговор, как только гинеколог подойдет совсем близко. Тема должна быть достаточно интересной, чтобы отвлечь меня, но не слишком увлекательной, иначе от дела отвлечется он. Сегодня можно было поговорить о жаре, грянувшей в середине сентября, невыносимая погода, можно подумать, июль вернулся, а я набрала двадцать кило и теперь живу… в огромной подмышке, утром десять минут вылезаю из кровати и сама себе напоминаю перевернувшуюся на спину черепаху. Сил моих больше нет, хоть бы скорее похолодало, плевать, что придется натягивать колготки, зато при каждом движении не буду обливаться потом, да-да, по три литра жидкости теряю, это не бабье лето, а лето Жанны Кальман![1]

      Шутки выходили такими же неловкими, как я сама.

      Потом лицо доктора Малуа вынырнуло из моей промежности, и он больше не улыбался. Молчал. А мне хотелось задать тысячу вопросов. Врач сдернул окровавленные перчатки, налил гель на мой живот, включил монитор аппарата УЗИ и погладил меня по голове. Тут-то я и осознала, насколько все серьезно.

      Пока меня везли в операционную, я судорожно пыталась вспомнить все передачи о преждевременных родах, которые, увы, смотрела вполглаза. Каковы шансы семимесячного малыша на выживание? Какие последствия нам грозят?

      Мне не хватило смелости задать вопросы, и я уставилась в потолок.

      Нами занимаются девять человек. Твой папа уже едет. Надеюсь, он появится раньше тебя.

      Акушерка объясняет, что и как будет происходить. Ее голос звучит мягко – таким тоном сообщают плохие новости. Я слушаю и не слышу, смотрю на дверь, надеясь увидеть твоего отца, анестезиолог прокалывает мне иглой спину, я клацаю зубами, они мажут йодом мой живот, я глотаю слезы – ты не должна почувствовать мой страх, не отвожу взгляда от проклятой двери, они складывают мне руки крестом на груди, я шепчу тебе, что все будет хорошо, открывается дверь, ну наконец-то твой папа здесь. Ты тоже.

      Тома

      21:34

      Дорогой, это мама.

      Я благополучно добралась.

      Не забудь закрыть ставни, как стемнеет. На всякий случай. Целую. Мама

      22:56

      Спасибо за помощь, мам.

      Не волнуйся за меня, все будет путем. Люблю тебя.

      22:57

      А я тебя еще больше.

      Но ставни все-таки запри.

      Целую. Мама

      3. Элиза

      Я шла к своему подъезду, неосознанно шаркая ногами, чтобы хоть чуть-чуть оттянуть момент возвращения, но мне нужно было выгулять Эдуара.

      Мой чу́дный сын оставил после себя пустоту и своего пса.

      Собака весит четырнадцать кило, тринадцать приходится на кишки. По примеру котов и кошек он каждый день делает нам «подношение» (не птичку!).

      Я требовала, чтобы Тома забрал пса с собой: «Дорогой, любое животное нуждается в хозяине… Вы не расстаетесь шесть лет, ты не можешь его бросить… Я целый день на работе, ему будет одиноко… Ты начнешь скучать по Эдуару, посмотри в эти глазки, они излучают любовь… Ну же, прояви благоразумие, он перестанет есть и умрет от голода, и это будет твоя вина! Бесчувственный и недостойный хозяин, убийца!» – все оказалось бесполезно. Теперь Эдуар – мой единственный

1

Жанна Луиза Кальман (1875–1997) – старейшая из когда-либо живших на Земле людей, чьи даты рождения и смерти документально подтверждены. Факт увековечен в Книге рекордов Гиннесса. После смерти национальной героини 4 августа 1997 года президент Жак Ширак назвал ее «бабушкой каждого француза».