Расчеловечивание. Камиль Гремио

за руку своего товарища схватил. Время тогда зажевало, как плёнку в китайском магнитофоне: полная рассинхронизация. Побежали назад, к своим. Грянул выстрел. Ничего: ни разрывов, ни криков, ни сирен, а только выстрел. Завернули за какой-то ларёк, и вдруг чувствую, как руку вниз тянет. Он, товарищ мой, лежит уже на животе. Спина как сито от дроби, и кровь, словно испарина, ровным пятном сквозь футболку. Из-за угла люди вышли. Наши. Наши! Человек двадцать. В полной экипировке, со щитами, в бронежилетах. Выстроились стенкой и двинулись на врага. Я уже не мог различать звуков, адреналин бил по вискам. Вернулся к своим.

      – Ты товарища бросил там, что ли?

      – Нет, его сразу же потащили в медпункт пацаны и девчонки наши. У меня сил уже не было. Я добрался до относительно безопасного места и упал на мешки с тряпками. Ко мне подошёл тот самый, в чёрной форме. Потрепал по голове и говорит: «Как семьдесят лет назад, а? Давай, держись! Отстояли тогда – отстоим и сейчас!» Потом мы за баррикаду взялись по правому флангу. Там бандерлоги на пожарной машине скакали. Угнали, сволочи, представляешь? И слышно было: «Кацапы напали! Русские идут!» Не поверишь, но они нас боятся, как огня. В суматохе я заметил троих детей: двух девчонок и мальчишку, всем лет по тринадцать. Шли, должно быть, откуда-то с Дерибасовской на конечную маршрутки, отбились от родителей и оказались в самой гуще. Они испуганно озирались и дёргались от каждого хлопка. Впереди – мои баррикады, а сзади менты уже оцепление поставили. В общем, в ловушке они оказались. Заметили, что я на них смотрю, и через весь кипиш ко мне побежали. Девочка в рукав вцепилась, глаза на мокром месте, а я и не знаю, что делать. Выводить как-то нужно их. Подумал, что надо к ментам попробовать обратиться, пусть пропустят детей. Подошёл к главному менту оцепления, говорю, что вон мол детки потерялись, надо выпустить. Он абсолютно равнодушно так скользнул по ним глазами, как по покойникам, и отвернулся дальше пиздеть со своими. Я ему: «Выпустишь, нет?» Снова на меня смотрит холодно так и говорит: «Нет». «Пидора ответ», – прошипел я, утаскивая детей с собой обратно в людской водоворот. В итоге я их, короче, повёл в паркинг подземный возле стройки, в темноту, и сказал переждать бучу и не высовываться.

      – С ребятами всё в порядке?

      – Да хрен знает, что с ними дальше стало, честное слово. Не до того уже было, поверь. Мы застроились со всех сторон, и часа четыре майдауны вообще не знали, что с этим делать. Даже град камней подыссяк уже. К вечеру нас окружили уже полностью, и встал традиционный русский вопрос. На кратком военсовете решили, что надо как-то прорываться оттуда назад, к своим: слишком большой численный перевес был у бандерлогов. Всей толпой – не вариант: чересчур удобная мишень. По нам бы точно стрелять начали. Тройками-пятёрками решено было уходить. И, как только мы более менее определились с планом, они начали нас штурмовать. Я этого тебе передать не смогу: такая жесть началась! Майданутые уже откровенно начали палить из огнестрела, снова полетели камни и взрывпакеты.