Детство. Василий Панфилов

Вздохнул дяденька Волк, – много вас таких…

      – Я преступник! – Меня пробило на слёзы, – Самонастоящий!

      – Ну-ка, – Взяв меня за плечо, дяденька повёл куда-то в дом, я всё никак успокоиться не мог. Долго шли по каким-то колидорам, сырым и тёмным. Чисто подземье!

      Зашли в комнату тёмную, только единой керосинкою освещаемой. И дядьки вокруг стола с картами, такие же как дяденька Волк.

      – Кого привёл, Седой? – Поинтересовался один из них хрипло, – Пас! Никак очередного потеряшку?

      – Говорит, преступник, – Странно-весёлым голосом сказал дяденька Волк.

      – Ну-ка, – Заинтересовался хриплый, откладывая карты, – Сопли-то утри да рассказывай.

      Слёзы не унималися, но после стакана самонастоящего чая, да ишшо с сахаром и баранками, прекратилися. Это ж к каким хорошим людям я попал, а? Если вот так первого встречного чаем вот так запросто поят?!

      Ну и начал, стал быть, рассказывать.

      … – укусил, говоришь? За ляжку?! – Дяденьки начали переглядываться и смеяться, ну чисто кони.

      – А мастер, мастер-то што?

      – Да лягнул ногой в бороду-то, а тот и осел на пол, только глаза к переносью.

      – Иди ты?! Лихой боец!

      – Ага, – И не могу удержаться, хвастаюся:

      – Я на Масленицу от лоскутников застрельщиком в стеношном-то бою дрался!

      – Ишь, – Бородатое доброе лицо с неоднократно ломаным носом и несколькими шрамами по щекам и лбу, приблизилось ко мне, – не врёшь! Тот самый малец!

      Дяденьки начали говорить на каком-то странном языке. Некоторые слова вроде и русские, а другие непонятные совсем. Только чаю мне подливали, да баранки с пряниками сували. Я ажно сомлел от тепла и сытости, так вкусно и сытно только на последнюю Масленицу едал, а до этого… а и всё, не было такого. Баранки, пряники, самонастоящий чай с сахаром! Да не по кусочку крохотному – то я и у тётки видал.

      Не едал, но видал. Сунет по кусманчику с ноготочек кажному, да сидят важные. Как же, оне чай с сахаром на праздники пьют! Богатые почтишто.

      А я вот! Кусманище чуть не с полмизинца мово съел, да ишшо подливают да подкладывают вкусностёв. Хорошие люди!

      – Вот што, малец, – Дяденька Волк подсел поближе, – Оставить у себя мы тя не можем… не реви! Опасно у нас, да не дело детям с каторгой водиться. Но присматривать будем!

      Я заулыбался, здорово-то как! Ясно-понятно, что у них свои, взрослые дела. Энти… где винище и табак с бабами. Всё уже здеся, только баб покудова не хватает. Но присматривать будут!

      – А што преступник ты, – Хриплый дяденька развеселился неожиданно, – так то не боись! Настоящие преступники-то вот они, перед тобой.

      – Разбойники? – Пялюся на них, открыв рот, – Самонастоящие?! Как Чуркин[34]?!

      «– Гоблины», – Проснулся Тот-кто-внутри, – «что на морды, что по месту обитания».

      – А то! – И все засмеялись, – Ну как, не боишься?

      – Неа. А должен?

      – Какой прэлэстный наив, – Сказал хриплый немного гундосо и все снова засмеялись.

      – Будя, –

34

Гуслицкий Робин Гуд. Ярким персонажем преступного мира в 19 веке стал Василий Васильевич Чуркин.