Есть, господин президент!. Лев Гурский

вчетверо лист плотной бумаги. На паспорт или водительские права это никак не тянуло.

      – Что там? – с любопытством спросил Макс-Йозеф, пока отец изучал находку, рассматривая лист и так и эдак.

      – Не разберу… вроде по-латыни. На, сам читай. – Капитан сунул бумагу сыну. И, не удержавшись, ехидно прибавил: – Это ведь ты в нашей семье мастак по части иностранных языков.

      Герр Кунце намекал на учебу сына в Гейдельбергском университете. Десять лет назад отпрыск бравого капитана успешно закончил факультет филологии, но, вместо того чтобы погрузиться в науку, внезапно увлекся мотоциклами. Связался с байкерами, стал раскатывать на своем фырчащем железе по всей Европе и, по расчетам безутешного отца, вскоре должен был сломать себе шею или, как минимум, сесть в тюрьму. Однако не случилось ни того, ни другого. Через пару лет блудный Макс-Йозеф возвратился на родину, где открыл небольшую мастерскую для «харлеев», «хонд» и прочего двухколесного металлолома. Хорошо еще университетские знания приносили кое-какую пользу. Во всяком случае сын капитана гвардии мог объясниться с любыми туристами, причем с некоторыми болтал довольно бойко. Наверное, о мотоциклах же.

      В ту секунду, когда Макс-Йозеф взял в руки найденный лист, умирающий открыл глаза. Он с трудом сфокусировал взгляд на герре Кунце и почти беззвучно зашевелил губами. Капитан наклонил ухо к самому лицу человека из «мерседеса», чуть-чуть послушал. Затем отодвинулся, разочарованный.

      – Ну-ка, сынок, поговори с ним сам, – скомандовал он. – Сдается мне, он по-нашему совсем ни черта не умеет.

      – Ду ю спик инглиш? Парле ву франсе? – немедленно затараторил Макс-Йозеф, придвигаясь ближе.

      Человек в белом пиджаке перевел мутнеющий взгляд с Кунце-старшего на Кунце-младшего, сморщился и тихо шепнул:

      – Poshol nа her, mudak!

      После чего умер уже окончательно.

      Часть Первая

      Бульон из намеков

      Глава первая

      Канун вендетты (Яна)

      – Брысь, Пульхерия! – сказала я и невежливо столкнула кошку на пол. – Тут и без тебя, сестричка, тесно. Сама разве не видишь? Ванна, раковина, стиральная машина, фен, шкафчик со склянками. Полным-полно вещей. Для флоры и фауны место не предусмотрено.

      В прошлой жизни моя кошка была рыбкой. Или пожарником – одно из двух. Всякий раз, когда я наливаю воду в ванну, кошка прибегает и усаживается на край. И балансирует там, уставясь на блестящую водяную струю, до тех пор, пока я не поверну кран или не вытурю прочь незваную гостью. При этом о своей нынешней, то есть кошачьей, природе она не забывает и брезгливо поеживается всякий раз, когда брызги попадают ей на шкурку. Однако сидит.

      – Мур, – огорчилась Пульхерия и ушла на кухню проверять свою пустую миску. Вдруг там за последние пять минут образовалось граммов триста свежего палтуса? Кошка моя, в принципе, всеядна и охотно лопает сухой корм. Но помечтать любит о высоком.

      Пульхерия – имя благоприобретенное. Его нарастила я сама, для солидности.