Трижды воскресший. Елена Гордина

надавить, а потом, видимо, плюнула:

      – Ну и… с тобой! Слушай!

      И рассказала, что ближе к ночи приехали аж два ментовских «уазика» и одна труповозка. Девку из трубы вынули, в машину загрузили. Потом по стройке прошлись, всех, кто спрятаться не успел, опросили и переписали.

      – А что за девка-то, узнала? – уже теряя терпение, заорал Патлатый.

      – Конечно узнала, – совершенно спокойно подтвердила Сивуха. – Только скажу тебе после того, как уговор наш выполнишь. Хотя бы наполовину. – И она хитро улыбнулась.

      – Все вы, бабы… – Патлатый даже трубу, на которой сидел, пнул с досады. – Поехали, курва! – обратился он к Сивухе.

      Та, ликующе завизжав, повисла у него на шее.

      Сразу после завтрака всем больным разрешали немного погулять в больничном парке.

      Первое время Денисов с радостью отправлялся на прогулку и подолгу с восхищением рассматривал огромные ярко-красные цветы, которыми были густо усыпаны многие кустарники. Тропинка, покрытая качественной прямоугольной плиткой, примерно метров через двести резко уходила вверх, повторяя силуэт бугристого ландшафта. В самом начале своего здесь пребывания, когда Денисов был уверен, что вылечится меньше чем за месяц, он с удовольствием карабкался на самую верхотуру и подолгу, затаив дыхание, всматривался в безбрежную даль Красного моря, которое под раскаленным палящим солнцем казалось пронзительно, нереально синим.

      Тогда еще он пытался запомнить в эти недолгие прогулки как можно больше, потому что был уверен в скором возвращении домой.

      Теперь же спустя практически год, за который больничный парк был изучен до последнего листика, все, такое до боли привычное, вызывало в Денисове только неконтролируемое раздражение. Он понял, что на этот раз влип, и влип прочно.

      Рядом зашуршал гравий, и Денисов, вздрогнув, резко повернулся. И тут же запнулся об один из белых камней, которыми по краям была вымощена тропинка. Нелепо взмахнув руками, он упал, сильно стукнувшись затылком о плитку.

      Патлатый вынул затычку, и мутно-красная вода с громким шумом убежала в трубу. Еще раз намылил руки и снова смыл. Ему казалось, что грязная раковина хранит следы недавнего безумия. Он пошел в кухню за тряпкой, вернулся и начал яростно тереть потрескавшуюся эмаль.

      В последние время все шло наперекосяк. Патлатый сам себя ненавидел. Еще до того, как Сивуха рассказала ему про ту мертвую девку, он и сам уже понял, что лоханулся.

      Не та была баба, не та! Если бы он в то утро думал не об очередной дозе, а о деле, то не наделал бы столько глупостей.

      «Тогда почему эта сучка была в ее квартире и в ее костюме?»

      Патлатый смочил тряпку и снова вышел на кухню. Тяжело опускаясь на четвереньки, он с явным усилием наклонил голову и заглянул под кухонный стол. В самом дальнем углу как раз возле плинтуса темнела лужица вязкой жидкости.

      Патлатый смачно выругался и на четвереньках полез под стол. Силы были на исходе – он уже полтора часа оттирал залитый кровью пол, но все равно находил новые и новые лужицы.

      «Как будто свинью зарезал», – мрачно ухмыльнулся Патлатый,