Замурованные. Хроники Кремлевского централа. Иван Миронов

вчера ухи наварил. Будешь?

      Накануне, в воскресенье, я накупил на рынке рыбной всячины, заполночь провозившись с ушицей. Все честь по чести, с процеживанием бульона и обязательной рюмкой водки, щедро опрокинутой в кастрюлю. Ночью, сняв пробу, я оставил блюдо на завтра в предвкушении чревоугодных радостей.

      – Собрался ее сейчас есть? – искренне удивилась Наташа.

      – А когда?

      – Ну, как вернешься.

      – Буду сейчас.

      Наташка, недовольно фыркнув, ушла из кухни.

      Уха действительно получилась настоящей. Бульон переливался блестящей перламутровой мозаикой, разряженной малахитовыми искорками укропа. А вкус! До сих пор мне кажется, что я больше не ел ничего вкуснее той ухи.

      Разобравшись с трапезой, оделся, взял телефоны, бумаги, сунул в карман травмат, проверил документы на машину.

      – Наташ, пока. – Я щелкнул дверной задвижкой.

      – Пока. – Девушка дежурно мазнула помадой по моей щеке. – Не забудь про магазин. Ну и про Новый год.

      – Не занудствуй, – бросил я в закрывающуюся за мной дверь.

      Пересчитав этажи, лифт без остановок приземлился на первом.

      Поздоровавшись с консьержкой, толкнул промежуточную дверь.

      – Вы из 55-й? – окликнула консьержка, высунувшись из своей будки.

      – Да. – Я отпустил дверь.

      – Я извиняюсь, – продолжила женщина. – У вас там небольшой долг за вахту.

      – На обратном пути рассчитаюсь.

      – Да, да. Конечно, – протараторила консьержка, исчезнув за решеткой.

      Снова толкнул дверь, оказавшись перед второй – тяжелой, железной, на магнитном коде. Нажал кнопку, калитка запищала, выпустив меня на волю.

      В пяти метрах, наискосок от подъезда, стояла незнакомая красная «Тойота». Почему-то она сразу бросилась в глаза: старая, тонированная, просевшая под тяжестью пассажиров.

      – Все! Приплыли! – пронеслось в голове.

      Сделал шаг назад. Дверь, медленно закрывавшаяся за мной на доводчиках, еще спасительно пищала, но в то же мгновение звук потух, металл лязгнул о металл. Движение началось. Из машины высыпались хмурые мужчины. Они бежали слева и справа, копошась в подмышках, отстегивая табельное.

      – Стоять, сука! Руки в гору! На землю! – загудело в ушах.

      В глазах запестрели вороненая сталь, порезанные фурункуловые жирные рожи, запаршивленные щетиной. Дальше пленочка в голове стала крутиться медленнее, обволакиваясь багровой дымкой. Голоса стали звучать то приглушенно до нежного шепота, то резко до боли в висках.

      Я лежал на тротуаре, когда мне, выламывая руки, крепили наручники. Перед глазами топтались ботинки, дорогие, но крепко замызганные. Первый удар пришелся под ребра. Ощущение, как будто в тебе сломали карандаш. Это хрустнуло плавающее ребро. Адреналиновая анестезия нивелировала боль. Из кармана куртки достали травмат, что было отмечено летящей мне в голову остроносой туфлей. Я успел отдернуть шею, поэтому вместо сломанной челюсти отделался разбитым ртом.

      – Хорош, убьете! – раздался визгливый окрик. – Нам его