Обед у людоеда. Дарья Донцова

не успокаивался «папенька», – просто сними либо колготы, либо жакет, а то ты похожа на попугая.

      – Теперь так носят, – буркнула Аня, набивая рот жирной сырковой массой.

      – Ага, – хмыкнул муж, оглядывая прикид жены.

      В тот день мадам Ремешкова нарядилась в ядовито-лазурное платье с розовым кантом и оранжевый пиджак, на лацкане которого белела искусственная орхидея.

      – Не нравится? – ухмыльнулась Аня.

      – Нет, – отрезал супруг, – выглядит отвратительно, и потом, с твоей фигурой просто нельзя носить ничего подобного. Пойми, женщины скрывают недостатки, а ты их выпячиваешь.

      – У меня нет недостатков, – хихикнула Аня и навалила себе гору из яичницы с беконом и жареным луком.

      – Ладно, – вздохнул художник, – пойду работать.

      Легким, неслышным шагом он вышел в коридор. Ирина проводила скептическим взглядом его худую, слегка сутулую фигуру и по-детски бестактно спросила:

      – Мам, а за каким чертом ты с ним живешь, ну какая от него, козла, польза?

      Через четыре дня я доложила Cене, что задание выполнено. Собственно говоря, поймать Бориса Львовича оказалось проще простого, как конфетку у малыша отнять.

      Утром Ирина уехала в школу, Аня отправилась инспектировать свои торговые точки. Я же подошла к художнику, потупив глазки, и заныла:

      – Борис Львович, очень вас прошу…

      Живописец оторвался от мольберта, отложил перемазанную серой краской кисть и спросил:

      – Что случилось, голубушка?

      – Да сын руку сломал, надо везти в больницу. Отпустите меня, пожалуйста. Обед готов, ужин тоже, а к семи я вернусь.

      – Конечно, душечка, – воскликнул хозяин, – что за вопрос, естественно, езжайте! Ребенок прежде всего. Зачем вам вечером возвращаться, я предупрежу Аню.

      – Пожалуйста, – тихо произнесла я, – не говорите Анне Николаевне ни слова, она у меня из зарплаты вычтет, а деньги знаете как нужны! Ну, пожалуйста, хозяйка не узнает, умоляю вас.

      Борис Львович замахал руками:

      – Только не плачьте. Конечно, бегите скорей, я буду нем, как могила.

      – Вот только пол на кухне вымою, – пообещала я и понеслась по коридору.

      Через пару минут на базе заморгала зеленая лампочка, и я поняла, что птичка попалась в западню. Художник явно звонил своей даме сердца, чтобы сообщить об удачно складывающихся обстоятельствах.

      Спустя четверть часа я крикнула:

      – Борис Львович, меня уже нет!..

      – Давайте, душенька, – отозвался художник, – только помните, что Анюта в восемь явится.

      Я демонстративно громко хлопнула дверью, вышла на лестничную клетку, но вместо того, чтобы спуститься на первый этаж, поднялась на один пролет и устроилась на подоконнике.

      Время шло, наконец с шумом приехал лифт, раздалось бодрое цоканье каблуков, потом послышалась трель звонка, и приятный девичий голосок спросил:

      – Боренька, а ты уверен, что мы будем одни?

      – Конечно, лапочка, –