Хроника царствования Карла IX. Проспер Мериме

не по правилам были для того времени явлением обычным. Обидчивая чувствительность дворянства приводила всюду во Франции к роковым последствиям: при Генрихе III и Генрихе IV дуэльное бешенство отправляло на тот свет больше дворян, нежели десятилетняя гражданская война.

      Убранство помещения, где жил капитан, носило отпечаток тонкого вкуса. Внимание привыкшего к более скромной обстановке Бернара прежде всего привлекли шелковые с разводами занавески и пестрые ковры. Бернар вошел в кабинет, который его брат называл своей молельней, – слово «будуар» тогда еще не было придумано. Дубовая скамеечка с красивой резьбой, мадонна кисти итальянского художника, чаша со святой водой и с большой веткой букса – все как будто подтверждало, что эта комната предназначена для благочестивых целей; в то же время обитый черной каймой диван, венецианское зеркало, женский портрет, оружие и музыкальные инструменты свидетельствовали о более или менее светских привычках хозяина.

      Бернар бросил пренебрежительный взгляд на чашу и ветку букса – на это печальное напоминание об отступничестве брата. Низенький лакей принес варенье, конфеты и белое вино – чай и кофе тогда еще не были в ходу: вино заменяло нашим неприхотливым предкам изысканные напитки.

      Бернар, держа в руке стакан, перебегал глазами с мадонны на чашу, с чаши на скамеечку. Затем он глубоко вздохнул и, взглянув на брата, небрежно раскинувшегося на диване, сказал:

      – А ведь ты настоящий папист! Что бы сказала сейчас наша матушка!

      Эти слова, видимо, задели капитана за живое. Он сдвинул густые свои брови и сделал рукой такое движение, словно просил Бернара не затрагивать этого предмета, но брат был неумолим:

      – Неужели ты и сердцем отрекся от веры, которую исповедует наша семья, как отрекся устами?

      – От веры, которую исповедует наша семья?.. Но ведь я-то ее никогда не исповедовал!.. Чтобы я… чтобы я поверил той лжи, которой учат ваши гнусавые проповедники?.. Чтобы я…

      – Ну, конечно, куда приятнее верить в чистилище, в таинство исповеди, в непогрешимость папы! Куда лучше преклонять колена перед пыльными сандалиями капуцина! Скоро ты каждый раз, садясь обедать, будешь читать молитву барона де Водрейля!

      – Послушай, Бернар: я ненавижу всякие споры, а тем более споры о религии, но рано или поздно мне все равно пришлось бы с тобой объясниться, и коль скоро мы об этом заговорили, так уж давай выскажем друг другу все. Я буду с тобой откровенен.

      – Значит, ты не веришь дурацким выдумкам папистов?

      Капитан пожал плечами и, спустив ногу на пол, звякнул одною из своих широких шпор.

      – Паписты! Гугеноты! И тут, и там суеверие. Я не умею верить в то, что моему разуму представляется нелепостью. Наши литании, ваши псалмы – одна бессмыслица стоит другой. Вот только, – с улыбкой прибавил он, – в наших церквах бывает иногда хорошая музыка, а у вас – заткни уши, беги вон.

      – Нечего сказать, существенное преимущество твоей веры! Есть из-за чего в нее переходить!

      – Не называй эту веру моей, я не верю ни во что. С тех пор как я научился мыслить самостоятельно,