Чинить живых. Маилис де Керангаль

Inc.,

      фото на обложке, 2015

* * *

      Сердце Симона Лимбра – человеческое сердце, забившееся в момент рождения; и другие сердца, там, снаружи, тоже забились быстрее, сбиваясь с такта, приветствуя знаменательное событие; сердце Симона Лимбра – то, что заставляло это сердце скакать, прыгать, рваться, увеличиваться, кружить, словно невесомое пёрышко, или камнем срываться вниз; то, что его оглушало, вынуждало таять, как воск, – любовь; сердце Симона Лимбра – то, что оно фильтровало, записывало, заносило в архив; «чёрный ящик» молодого двадцатилетнего тела; и никто не может сказать, никто толком не знает, что же такое сердце Симона Лимбра: только ультразвук, чутко улавливая эхо биения, эхо пульса, способен зафиксировать радость, распирающую сердце, или тоску, сжимающую его; только бумажная лента ЭКГ с тонкой линией зубцов смогла бы описать его форму, описать производимое им усилие, переживаемое им волнение, энергию, вырабатываемую этим сердцем, которое спешит, сокращаясь около ста тысяч раз в день и прокачивая через себя около пяти литров крови в минуту; да, только эта тонкая линия могла бы рассказать о нём, очертить контуры его жизни, жизни притока и оттока, жизни клапанов и камер, жизни пульсаций, но сердце Симона Лимбра, человеческое сердце, ускользнуло от бездушной машины, и поэтому никто не мог утверждать, что способен понять это сердце, понять его в эту ночь, ночь без звёзд, когда в районе эстуария и городка Ко[2] царствует трескучий мороз, а чёрные, непроглядные валы волн катят вдоль обрывов, когда континентальное плато отступает, обнажая царапины на породе: этой глухой ночью можно услышать лишь тихое биение, почувствовать ритмичные сокращения отдыхающего органа – сердечной мышцы, которая медленно перезаряжается, пульс, вероятно, реже пятидесяти ударов в минуту, и тут заорал будильник в мобильном телефоне, лежащем на тумбочке у кровати, и, словно эхо, вторя ему, замигали на экране люминесцентные палочки, складывающиеся в цифры 05:50, – и именно в эту минуту всё началось.

* * *

      Итак, той ночью небольшой грузовичок затормозил на пустынной парковке, встал прямо поперёк стоянки; хлопнули передние дверцы и, почти одновременно, скользнула в сторону дверь боковая; возникли три силуэта, три тени, размытые мраком и окутанные холодом, ледяной февраль, сопливый нос, сон в одежде; кажется, мальчишки, застегнувшие молнии на куртках до самого подбородка, натянули вязаные шапочки до бровей, стараясь прикрыть тёплой шерстью мясистые кончики ушей и согревая дыханием сложенные ковшиком ладони, развернулись лицом к морю, которое в этот час было лишь шумом, шумом и темнотой.

      Мальчишки, молодые парни: теперь это видно. Они выстроились вдоль невысокой стены, отделяющей парковку от пляжа, и, не двигаясь, втягивали, так, что начинало до боли щипать ноздри, йод и холод; они вглядывались в тёмное пространство, в кромешную мглу, в которой больше не существовало времени – был только грохот волн: оглушительный грохот взрывающейся воды; грохот, доходящий до наивысшей точки, чтобы обрушиться вниз, разлететься брызгами, догнать волну, – а она уже рычит и ярится перед ним; этот свихнувшийся рокот, в котором не на чем остановить взгляд, разве что на белёсой пенистой кромке; мириады катапультирующихся атомов, стукающиеся друг о друга в фосфоресцирующем ореоле и сражённые зимой прямо на выходе из грузовичка; оглушённые ночью и морем, эти трое парней снова возвращаются в реальность, берут себя в руки, напрягают зрение, вслушиваются в темноту, оценивают, что их ожидает, swell[3], вслушиваются в рокот, заполняющий уши, пытаются измерить силу прибоя, прочувствовать его глубину и вспоминают о том, что волны, рождающиеся где-то там, на морском просторе, обгоняют самые быстроходные корабли.

      Здорово, еле слышно прошептал один из молодых людей, мы сможем чудесно прокатиться: это будет отличный сэшн; остальные двое улыбнулись, затем все они, как по команде, сделали шаг назад, медленно, очень медленно счистили песок с подошв ботинок и, повернувшись круго^́м, подняли глаза, чтобы, как тигры, пронзить ими ночь; ночь, которая пока властвовала в посёлке; ещё непроглядную ночь за обрывами, – тогда говоривший поглядел на часы: ещё четверть часа, ребята, и они вернулись в фургон дожидаться холодного морского рассвета.

      Кристоф Альба, Йохан Роше и он, Симон Лимбр. Будильники зазвонили, и они откинули одеяла, чтобы выбраться из тёплых уютных постелей ради сёрф-сэшн, о которой они договорились ещё до полуночи после непродолжительного обмена эсэмэсками; ради сэшн во время полуприлива, каких бывает два или три в год: правильное море, постоянная рябь, слабый ветер, и ни души вокруг. Джинсы, куртка; они выскользнули из дому, не проглотив ни крошки, даже не выпив стакана молока, не съев ни горстки мюслей, ни даже ломтика хлеба; они остановились у подъезда многоэтажного дома (Симон), у ворот своего особняка (Йохан) и стали ждать фургон, который оказался пунктуальным (Крис); и это они, которые, не обращая внимания на ворчание родителей, по воскресеньям никогда не поднимались раньше полудня; они, о которых судачили, что, мол, только и умеют раскидывать влажные комки жевательного табака между диваном в гостиной и стулом в своих спальнях; они уже выказывали все признаки нетерпения, переминаясь с ноги на ногу на улице в шесть утра, развязанные

2

Имеются в виду эстуарий Сены (при её впадении в пролив Ла-Манш) и Кодбек-ан-Ко (Caudebec-en-Caux), коммуна в департаменте Приморская Сена. – Примеч. ред.

3

Здесь: напускают на себя важность (англ. сленг).