Кусака. Роберт Маккаммон

тебя побери, мне делать с вешалкой для галстуков, если их у меня сроду не было!

      Мальчик дал отцу посмеяться еще секунд тридцать, а потом отчетливо и твердо сказал:

      – Ты сегодня не пошел в пекарню. Так?

      Смех с бульканьем оборвался, будто вода, застоявшаяся в кухонной раковине, нашла себе выход. Кёрт с еще непросохшими глазами несколько раз кашлянул и затушил сигарету о покрытый ожогами стол.

      – Ну не пошел. Какое твое собачье дело?

      – Я тебе скажу какое, – ответил Коди. Он держался очень прямо, а глаза были похожи на выжженные дыры. – Мне надоело отдуваться за твое разгильдяйство. Осточертело вкалывать на бензозаправке и смотреть, как ты просираешь денежки…

      – Думай, что говоришь! – Кёрт встал – в одной руке вешалка, другая сжата в кулак.

      Коди дрогнул, но не отступил. Ярость сжигала его изнутри, надо было выговориться.

      – Я тебя больше не прикрываю, слышишь! Я не стану звонить в твою затраханную пекарню и врать, будто ты приболел и не можешь выйти на работу! Они же знают, что ты пьянчуга! Всем известно, что ты и гроша ломаного не стоишь!

      Кёрт взревел и кинулся на сына, но Коди оказался проворнее. Кулак пропахал пустоту.

      – Давай-давай, стукни! – Коди, пятясь задом, выбрался за пределы досягаемости. – Давай, старая сволочь! Только попробуй!

      Кёрт качнулся вперед, зацепился ногой за ногу, рухнул на стол и с яростным воплем скатился на пол. На него дождем посыпались игральные карты и пепел.

      – Давай! Давай! – подзадоривал обезумевший Коди.

      Он подбежал к окну и распахнул ставни. Комнату затопил палящий белый свет, открывший взору грязный ковер, растрескавшиеся стены, обшарпанную мебель из комиссионки. Свет упал на Локетта-старшего, который пытался встать посреди комнаты на нетвердые ноги. Заслонив глаза рукой, он пронзительно крикнул:

      – Убирайся! Катись из моего дома, сука! – Отец швырнул в Коди вешалкой для галстуков. Она врезалась в стену и свалилась на пол.

      Коди даже не взглянул на нее.

      – Выкачусь, – сказал он, тяжело дыша, но уже спокойным голосом, глядя мутными глазами на Кёрта, который загораживал лицо от солнца. – Выкачусь, не волнуйся. Но тебя я больше не прикрываю. Потеряешь работу – сам виноват.

      – Я мужчина! – заорал Кёрт. – Не смей со мной так разговаривать! Я мужчина!

      Теперь настала очередь Коди смеяться – горьким смехом оскорбленного человека. То, что умерло у него внутри, стало давить еще сильнее.

      – Попомни мои слова. – Он повернулся к двери, чтобы уйти.

      – Парень! – рявкнул Кёрт, и Коди остановился. – Радуйся, что твоя мать отдала Богу душу. Потому что будь она жива, то возненавидела бы тебя не меньше моего.

      Коди мигом очутился за дверью, которая захлопнулась у него за спиной, как капкан. Сбежав с крыльца к мотоциклу, парнишка вдохнул полной грудью, чтобы прояснилось в голове. На миг почудилось, что его мозг втиснули в крохотную коробочку – малейшее давление, и все взорвется.

      – Соседи,