Оттенки (не)любви. Ева Гелевера

винных бутылок, волшебник в голубом вертолете и утреннее похмелье, классики и разбитые в кровь лица.

      Кратковременные друзья Любы дарили ребятишкам пластмассовый на вкус шоколад и брелоки из киоска «Роспечати». Каждый раз казалось, что это навсегда. Теперь Зоя знала, что никакого «навсегда» не бывает. И что мужчины не испытывают восторга от перспективы возиться с уставшим сорокалетним ребенком.

      Оказалось, не все.

      – Привет, мам. Ты там как?

      Ежедневный утренний звонок – для галочки.

      – Подожди, Зойчик, выйду из палаты. – Слова заглушило громыхание, будто телефон, ударяясь, летит с каменистого склона.

      Стихло.

      – Да ничего, лежим тут, от скуки маемся. Хочу поскорее домой, – жаловалась Люба.

      – Что врач говорит? Когда выпишут?

      – Ой, мне этот врач так не нравится, злой какой-то, надменный.

      – Может тебе привезти чего?

      – Ничего не надо. Что ты тратиться будешь.

      – Фрукты, может? – настаивала Зоя.

      – Слушай, а привези халатик нарядный, который нераспакованный на верхней полке лежит. Когда еще надену!

      – Поищу.

      – Зой, не ругайся, но мне бы чего-нибудь… Маленькую возьми на кассе в «Дикси»… Коньячок или водочку.

      Внутри дернулось, зашевелилось.

      – Мам, ты чего? Ты же в больнице.

      Голос матери сделался холодным, обиженным:

      – Я бы не просила, просто болит сильно. Обезболивающего тут не выпросишь.

      Дочь молчала.

      – Ну, как знаешь. Нет так нет. Если все-таки возьмешь, положи под халатик, чтобы санитарки не заметили. Оберни тканью, а то звякнет, неудобно будет.

      Зоя так долго наблюдала за маминой зависимостью, что не представляла Любу до или после нее. «Если бы я проявила настойчивость, если бы была смелее». Дело, конечно, не в смелости. Живя под одной крышей с незадачливым родителем, испытываешь одно желание – отгородиться. Не лезть к нему, чтобы он, не дай бог, не полез к тебе. Глухонемые отношения, словно черная дыра, поглощают плохое и хорошее, превращая родственные связи в пустоту.

      В голове вновь и вновь выстреливали мамины слова про «маленькую»: завернуть, спрятать, чтобы не звякнуло. Очередная навязчивая мысль: «Так прячут напильник в передаче арестанту». Очередной побег. Как же Люба, должно быть, устала. Вся жизнь исподтишка – подешевле да позабористее.

      Телефонный звонок оборвал лабиринт размышлений.

      – Да, – тихо отозвалась Зоя.

      – Приветик. Это Майя. Завтра прилетаю. Все в силе? Встретишь? – рвано, гулко затараторил голос на том конце; такой сладкий, словно густой сироп, сползающий по ушному проходу прямо в душу.

      Тыва. Детство, точнее, самое его начало, до школы.

      Вспышки засвеченного диафильма: груда расколотых кирпичей вместо мелков для рисования, беседка с тайником в деревянном полу, сизые горы, консервным ножом вскрывающие горизонт. Голоса. Широкие, как лица людей, всепроникающие голоса, вибрацией создающие