Там, где нас нет. Дин Кунц

музыка примерно так и звучала.

      – Ностальгия – это тупик. Человечество или шагает вперед, или сползает назад. А если сползет слишком далеко, пиши пропало.

      – Понимаю вашу точку зрения, – с улыбкой кивнул Джеффи. – Но, думаю, нам не помешает сползти назад. Совсем чуть-чуть. Чтобы люди перестали весь день пялиться в экранчики смартфонов. Чтобы перестали указывать другим, как себя вести и о чем думать. Чтобы вспомнили, что когда-то сутки ощущались не как двенадцать часов, а как все двадцать четыре. Что когда-то у нас была возможность вздохнуть полной грудью.

      – Так вот, значит, что вам по душе, – сказал Фолкерк. – В таком случае лучше сидите в своем домишке и не кажите носа за дверь. Вот и окажетесь во вчерашнем дне. А мир тем временем не стоит на месте. Каждый год планета вращается с новой скоростью. Человечество мчит вперед, как ракета. Как ракета, мистер Колтрейн. Такова наша судьба.

      10

      Шагая к следующему дому в сопровождении двоих подчиненных, Фолкерк уговаривал себя: нельзя сбрасывать со счетов остальных соседей. Не стоит ограничиваться одними Колтрейнами, хотя они на редкость подозрительные личности: что отец, что дочь. Надо же, гадина, подняла его на смех. Наверное, знает, где прячется Харкенбах. А может, просто хамло невоспитанное.

      Вылитая его сводная сестра Фиби, младшенькая. Такая же свинья, самодовольная нахалка. Эти Фиби с Филипом, сводным братом Фолкерка, крепко его нагнули, всю жизнь ему испортили. Взять бы эту Эмити Колтрейн и лупить ее по наглой роже, пока от улыбочки ничего не останется. За долгие годы службы Фолкерк не раз видел таких Фиби, которые насмехались над ним, а потом плакали горючими слезами. Иной раз даже кровавыми. Каждый шлепок по роже такой сволочи – все равно что оргазм.

      Если выяснится, что Джеффри Колтрейн и его хамка водят дружбу с Харкенбахом, их будут допрашивать. С пристрастием. А на допросе Фолкерк сможет сделать с этой сучонкой все, что душе угодно. И с отцом тоже. Удостоверение АНБ он носил с собой, чтобы было что показать всякому быдлу. На самом деле Фолкерк не отчитывался ни перед АНБ, ни перед остальными агентствами из тех, что на слуху. Он состоял на службе у серых кардиналов. Ему, как и его хозяевам, никакой закон не писан.

      Всю жизнь, сколько он себя помнил, Фолкерк был уверен: законы – это для других, не для него. Он с детства усвоил главную истину: нет иной добродетели, кроме порока, и тот, кто имеет власть, может творить что пожелает.

      11

      Фолкерк и его команда оставили после себя чудовищный бардак. Следующие полтора часа отец с дочерью наводили порядок в своем мирке.

      За окнами то и дело сверкало солнце, отраженное от ветровых стекол: «субурбаны» гоняли туда-сюда, то в лес, то из леса. Возвращались с пассажирами: некоторым бродягам повезло меньше других. Может, теперь их отвезут в приюты для бездомных, но скорее всего – на допрос в какой-нибудь ангар возле пустыни Мохаве, где слова «требую адвоката» не вызывают у тюремщиков ничего, кроме искреннего хохота.

      Наконец Колтрейны уселись за кухонный стол по диагонали друг от друга. У Эмити