Игра Лазаря. Максим Марух

делали это из трусости или малодушия. Из слабости, распущенности и полной несостоятельности как личность. Всем им не хватило сил принять на себя ответственность. Бельфегор был не таков – он пошел бы за Ведущим независимо от исхода Игры. Добровольно. Он родился таким. В этой предрасположенности не было ничего красивого, доблестного или достойного подражания. Его одержимость являла собой верх аморальности и полнейшей социопатии. Но вместе с тем эта отточенная, непоколебимая уверенность в своих устремлениях и идеалах странным образом внушала почтение.

      Детство Бельфегора нельзя было назвать радужным. Отца-дальнобойщика застрелили во время очередного рейса на Тольятти, когда сыну едва исполнилось три. После смерти мужа мать пошла вразнос. Сутками не появлялась дома, пачками водила в дом мужиков, которые спали с ней за деньги, а все заработанное прогуливала в ресторанах и на базах отдыха, где с ней спали уже забесплатно. Чтобы побороть омерзение от предстоящего соития с теми, кто платил, она «обдалбывалась» какими-то таблетками. Пару раз ее чуть не посадили за воровство. В доме постоянно околачивалась ватага шумных, вечно гогочущих подруг с красными оплывшими мордами, влекомых в дом бесплатной выпивкой. Если мать не заветривалась куда-нибудь на всю ночь, они до утра распивали на кухне шампанское или портвейн, горланили песни и периодически забегали в комнату к «дитяте», чтобы, дыша ужасным перегаром, пьяно расцеловать в щеки. Недостающие часы сна Бельфегор добирал за последней партой на уроках. Обладая приличным коэффициентом интеллекта, он едва перебивался с «двойки» на «тройку».

      Мать считала его идиотом, поэтому бесконечные жалобы учителей воспринимала как нечто само собой разумеющееся. О сыне она вспоминала, только когда слышала его жалобные стоны. Когда во время очередного периода «амнезии» она забывала кормить его десять дней кряду, ее едва не лишили родительских прав. Органы опеки и попечительства поставили испытательный срок в неделю, о котором она благополучно забыла на третий день.

      Тогда, чтобы не оказаться в детдоме, Бельфегор начал ее бить. В свои неполные тринадцать он уже был сильнее матери раза в два. Каждый раз, когда она «слетала с катушек», удары становились все жестче. Дошло до того, что крики на первом этаже прекрасно слышали соседи с девятого. Все понимали причину шума, так что никто не пытался помочь – ни матери, ни сыну. Между тем «кулакотерапия» возымела эффект, превзошедший любое кодирование. Через три месяца мать остепенилась, устроилась кассиршей в местный супермаркет, а по вечерам мыла полы в школе, где учился Бельфегор. Еще через месяц собрала средства, чтобы отправить сына на все лето в лагерь в Краснодарском крае.

      Там она не навестила его ни разу. Это было подозрительно, но Бельфегор старался не думать о плохом – мать и так прыгнула выше головы, не стоило требовать от нее большего. Это было самое быстрое лето в его жизни. И самое прекрасное.

      На вокзале его никто не встречал. Перепуганному мальчишке с тяжеленными чемоданами пришлось добираться до дома пешком. Вернувшись домой, Бельфегор обнаружил мать в постели абсолютно голой,