Червивая Луна. Салли Гарднер

Тредвел.

      Зачем было повторять мое имя? И что в папке, которую он держал?

      – Возраст?

      – Пятнадцать, сэр.

      – Пятнадцать.

      Не нравились мне эти повторения. Я посмотрел на директора, но тот, похоже, от участия в разговоре устранился.

      – Пятнадцать, – снова сказал кожаный. – Пишешь на уровне четырехлетнего, читаешь на уровне пятилетнего. Тебе известно, что случается с нечистыми детьми?

      – Так точно.

      Их отсылают в другую школу, далеко отсюда. Как Майка Джонса, кривоногого. Он больше не вернулся. Дед говорил, что вдовая миссис Джонс, его мать, считай, совсем рехнулась через это. Я продолжал молчать.

      – Стандиш.

      Он что, сломался, этот кожаный, – все повторял и повторял мое имя?

      – Странное имя.

      Блин. Мне сразу захотелось, чтобы меня на самом деле звали Джон. Или Ральф, Питер, Ганс – как угодно, лишь бы не Стандиш.

      – И к тому же Тредвел?

      – Это из прежней страны, сэр.

      А я что? Меня так учили отвечать.

      – Родители умерли?

      Ну, на самом деле не совсем так, но я решил не спорить.

      Он вытащил из папки какое-то письмо, обернулся к мистеру Хелману и заговорил с ним на прежнем.

      В грубом переводе все сводилось к тому, что приличная пригородная школа, пусть и находящаяся в безнадежной помойке, посреди развороченного седьмого сектора, не имела права меня принимать. Каким образом за все это время никто не обратил на меня внимания? На такого тупого, ни на что не годного. Хотя я прекрасно понимал все, что они говорили.

      – У него были определенные успехи в классе мисс… в классе предыдущей учительницы… – начал мистер Хелман. Его даже бросило в жар. – Его отец был здесь раньше директором. И мать преподавала в этой же школе. Когда миссис Тредвел…

      Я ждал, что будет дальше. Очень внимательно ждал. Скажет он или не скажет, что случилось с отцом и матерью? Ну? Нет, потому что ясно было, что даже мистер Хелман чувствовал нависшую опасность, а часы его, в конце концов, были всего лишь дешевкой из блестящего металла. Вовсе не из моркови, как часы мистера Лаша. Я раньше не знал, что золото – на вес моркови. Теперь знаю. Те, кто добывал золото из земли, наверняка тоже подозревали об этом. Что мы будем обменивать его на еду.

      Кожаный снова обратился ко мне.

      – Сегодня особенный день. Чем?

      На этот раз он говорил медленней, видимо, чтобы до меня получше дошло. Я же тупой, а с тупыми надо разговаривать именно так.

      Я знал, чем сегодня был особенный день. Трепать-колотить, да на оккупированной территории и крысы не нашлось бы, чтобы она не знала, чем этот день особенный.

      Нет, не мясными консервами.

      И я ответил, гордо, будто сидел за рулем кремового «кадиллака»:

      – Сегодня четверг, девятнадцатое июля тысяча девятьсот пятьдесят шестого года, день запуска ракеты на Луну и начало новой эры в истории Родины.

      Думаю, мне удалось это сказать вполне на уровне, потому что руки директора и кожаного взлетели вверх. Если бы очки кожаного не делали его лицо похожим на череп, можно было бы сказать, что