Амнезия души. Татьяна Коган

ив руку. – Я тебе всучила кучу бабла на это дело, распоряжайся им как угодно, но сделай так, чтобы все, слышишь – не половина, – а все полицейские города искали урода! Я спать боюсь, – Лиза откинулась в кресле, скрестив руки на груди. – Двое охранников у дверей меня совершенно не успокаивают!

      – Принцесса, не паникуй, – Макс наклонился к ней и ощутимо сжал ее плечи. – Ты в безопасности. Больше с тобой ничего не случится. Я обещаю.

      – Не обещай то, чего не можешь гарантировать, – отрезала Лиза. – Маньяк продержал меня взаперти два месяца и сбежал, не оставив следов. Он очень умен. Не стоит его недооценивать.

      Они сидели на кухне у нее дома, на столе остывал свежесваренный кофе, в приоткрытое окно доносился шум городских улиц. Летний день шел на убыль, обычно притягательное предзакатное небо сегодня выглядело неопрятно, как полинялая голубая тряпица.

      Лиза вспомнила, как очнулась в больнице на жесткой кушетке с белой простыней. Простыня показалась ей невообразимо свежей, стены и потолок – невыносимо чистыми, а солнечный свет, бивший в окно, – сюрреалистически ярким. Лиза зажмурилась от боли, но резь в отвыкших от света глазах не утихала. Слезы просачивались из-под ресниц и скатывались по щекам в ушные раковины. Лиза осторожно открыла веки, вытерлась краем одеяла и увидела Макса. Он сидел возле кушетки на неудобном твердом стуле и дремал.

      – Я хочу черной смородины, – произнесла она, сама не зная почему.

      Макс вздрогнул и вскочил на ноги с диким воплем:

      – Лизка! Ты очнулась!

      – Не ори, – поморщилась та.

      – Прости! Как же ты меня напугала, если бы ты только знала, – Макс осторожно обнял подругу. – У меня столько вопросов! Но тут тебя уже давно караулят, хотят взять показания, – он указал на дверь, у которой топтался следователь. – Подожду в коридоре.

      – Нет. Останься, – попросила она.

      Разговор со следователем затянулся. Лиза скрупулезно отвечала на вопросы, стараясь не упустить ни одной важной детали. Любая мелочь могла стать решающей в поимке злодея. Напрягала память, вспоминая звуки и запахи, внешность и голос, и не испытывала никаких эмоций. Сотрудник полиции, беседовавший с ней, плохо скрывал удивление: обычно жертвы редко демонстрируют самообладание и сосредоточенность. С момента освобождения прошло меньше суток, а эта женщина не билась в истерике, не впадала в апатию. Вела себя по-деловому, охотно сотрудничала со следствием, старательно составляла фоторобот преступника. Ее лицо оставалось спокойным, когда она отвечала на откровенные вопросы, описывая сцены, способные вызвать ужас даже у не слишком впечатлительных натур. Создавалось впечатление, что Лиза разучилась чувствовать.

      Это было странное, но приятное состояние. Такое бывает, когда слишком долго чего-то хочешь, тратишь на достижение последние силы и наконец получаешь желаемое. Умом осознаешь и принимаешь ситуацию, но не имеешь ресурсов, чтобы прочувствовать успех. Ты выжат, высушен, развеян по ветру. Уже не способен радоваться сердцем – только головой. Не страдаешь – паришь в пустоте наедине со своим разумом. И нет в этом ничего плохого. И хорошего тоже нет.

      В течение следующих суток Макс не отходил от Лизы ни на шаг. Она то просыпалась, то вновь проваливалась в сон, убаюканная его ласковыми руками. Не было больше ни страха, ни боли. Накопленное напряжение растворялось в стерильном больничном воздухе. И лишь неуловимое ощущение чего-то позабытого, упущенного не покидало Лизу. Сначала она игнорировала его, но ощущение усиливалось с каждым часом и к исходу вторых суток уже всецело поглотило ее. Она просила Макса рассказать последние новости в надежде, что это даст намек на недостающее звено в памяти. Макс отнекивался, говорил, нужно сперва окрепнуть, а уже потом интересоваться общественной жизнью. Лиза изображала возмущение, но друг крепко держал оборону.

      Врачи диагностировали у нее сильное истощение организма и воспаление половых путей. Травм, за исключением порезов от разбитого стекла и нескольких гематом, не обнаружили. Пациентке настоятельно рекомендовали не торопиться с выпиской и оставаться в больнице как минимум неделю. Лиза не спорила. Несмотря на ясную работу мозга, физическая усталость давала о себе знать.

      Утром третьего дня она проснулась от болезненного, настойчивого давления в районе солнечного сплетения. Как будто невидимые руки нажимали на грудь – не настолько, чтобы сломать ребра, но достаточно, чтобы вызвать дискомфорт. Лиза села на кровати, борясь с искушением позвать медсестру.

      Нет, это тягостное ощущение только маскировалось под физическое. На самом деле тугая удушливая тяжесть поселилась где-то в подсознании и отчаянно пробивалась наружу.

      На стуле лежала привезенная Максом одежда. Лиза медленно надела брюки и футболку – ватные руки плохо слушались. Ее знобило, хотя температура в палате не опускалась ниже восемнадцати градусов. К счастью, в пакете с одеждой нашелся свитер. Лиза натянула его, радуясь мягким прикосновениям кашемира. Стало теплее. Открыла дверь и вышла в коридор, длинный и пустой. За одиноким столиком сидела дежурная медсестра и читала книгу. Заметив пациентку, она укоризненно покачала головой:

      – Зачем