На королевском пороге. Уильям Батлер Йейтс

не слыша похвалы?

      Шонахан

      Чего еще ты от поэтов ждал,

      Как не печали? Замолчи и слушай.

      Суровые ступени эти – школа,

      В которой буду я тебя учить.

      Запомни: даже на руинах мира

      Поэзия пребудет петь, ликуя;

      Она – как расточающая длань,

      Как треснувший стручок, как радость жертвы

      В святом огне, как Божий смех во мгле.

      Но смех умолк в ушах… Мне одиноко,

      И слезы жгут…

      Младший ученик

      Не умирай, Учитель!

      Старший ученик

      Молчи, не беспокой его напрасно

      Словами жалкими. Одно осталось –

      Пойти и поклониться королю,

      Что он вернул отобранное право.

      Пойдем, дружок, со мной. И будь, что будет.

      (Поднимает Младшего ученика)

      Преклоним перед королем колени.

      Оставьте здесь лежать рожки и арфы.

      Отправимся в молчании, ступая

      Неслышным шагом, головы склонив,

      Как подобает глубоко скорбящим.

      Все по очереди слагают на ступени свои инструменты и выходят друг за другом медленно и торжественно. Входят Мэр, двое Калек и Брайан, старый слуга. Мэр, чье бормотание предшествовало его появлению, пересекает сцену перед Шонаханом и останавливается по другую сторону ступеней. Брайан достает еду из корзинки. Калеки наблюдает за ним. Мэр держит в руке жезл, покрытый огамическим письмом.

      Мэр (пересекая сцену). «Величайший поэт, почетный гражданин, пастбищные угодья…» Главное, ничего не перепутать. «Почетный, величайший, угодья…» Тут у меня на жезле все записано чертами и резами. И все-таки надо повторить еще раз: «Почетный, пастбищный… это разумно…» (Продолжает тихонько бормотать себе под нос.)

      Первый калека. Так и надо этому Королю, если Шонахан навлечет на него несчастье! Что такого в этом короле особенного? Он такой же, как все смертные, и вот надо же – позволяет себе менять старые обычаи, которыми люди жили испокон века.

      Второй калека. Если бы я был королем, я бы не стал связываться с человеком, складывающим стихи. Есть в них что-то неладное. Знавал я одного такого, который из года в год складывал стихи, сидя на развилке дорог под кустом боярышника, так что в конце концов весь боярышник на дороге, от Инчи до Килтартана, увял и засох, а ведь он был такой же оборванец, как и мы.

      Первый калека. У тех, кто складывает стихи, есть власть не от мира сего.

      Мэр. Можно сказать, я наполовину готов.

      Первый калека. Не тот ли это, который говорил тебе о благодатном источнике? И о маленькой святой рыбке?