Настя. Из романа «Из жизни фотомодели Зингер». Ольга Ильинская

еллектуальной издательской системе Ridero

      Настя Пастухова попала в модельный бизнес благодаря Димону.

      Он тогда учился на втором курсе института, был слишком самонадеян и беспечен, но вместе с тем до безобразия молод и хорош собой, что ему не нравилось, в принципе. Смазливая девушка – это понятно, но смазливый парень… Мужик должен быть физически сильным и психологически крепким. Это ему дед (мамин отец) не раз говорил.

      Но Настя Пастухова, едва увидев Димона, подумала восхищённо: «Какой красавчик!»

      Насте было шестнадцать, и сердце неистово просило романтики. Поэтому, чтобы познакомиться с Димоном, она вытащила с кармана его бумажник, где нашла несколько долларов, сотню рублей и водительское удостоверение, где чёрным по белому было написано: «Дмитрий Александрович Сальников». Это уже было кое-что, хоть какая-то информация.

      Она тотчас же разыскала его и, опустив глазки, кокетливо вернула бумажник. Но Димон не слыл дураком, знал, куда всегда убирал документы, поэтому прекрасно понимал, что их мог вытащить только профессиональный вор-щипач. (Из внутреннего-то кармана?) Поэтому когда Настя протянула ему свою – как она выразилась – «находку», он ловко схватил её за запястье и притянул к себе.

      – Сама всё расскажешь или мне сразу сдать тебя? – «пришпилил» он её вопросом, как гвоздём приколотил.

      – Отпусти, отпусти! – заныла Настя и стала, изгибаясь, вырываться. – Я нашла, я правда нашла. Чего ты?

      Но у Димона попробуй ещё вырвись! Он цепко держит, хватку приобрёл бульдожью.

      – Говори! – гаркнул он.

      – Мент, что ли? – изумлённо прошептала Настя.

      – Я твой папа! – бросил Димон. – И мама. И дедушка с бабушкой!

      – Да-а-а-а? – протянула Настя. – А мне всегда говорили, что папа мой в тюрьме вшей кормит. Обманывали, значит?

      Он с силой оттолкнул её, что она, отлетев, ударилась о стену.

      – Сильный, да? – вдруг заплакала она. – Справился, да? Козлина…

      Димон резко остыл и даже застыдился своей непристойной грубости.

      – Украла. А зачем вернула? – спросил он.

      – Дура, вот и вернула, – вытирая слёзы, ответила Настя.

      – Тебе сколько лет?

      – Восемнадцать.

      – Ой, ли?

      – «Ой, ли»! – передразнила она его.

      – Четырнадцать? Пятнадцать? – не унимался Димон. – Если бы восемнадцать было, на работу бы устроилась.

      И тут Настя расхохоталась, громко и от души.

      – Вот насмешил! Моей мамке сорок, а работу найти не может!

      И она опять залилась раскатистым, некрасивым смехом. Димон молчал, не зная, что ответить, но не уходил, потому что ему казалось, что девчонка, сидящая на асфальте с задранной юбкой, просит его о помощи.

      Она не вызывала в нём никакой симпатии. Неухоженная, с жирно подведёнными стрелками на верхних и нижних веках, с аляписто накрашенными губами, зазывно выпирающими вперёд, в неприлично короткой джинсовой юбке и фирменной, но обвислой рубахе, как с чужого плеча, с блатными выходками. Единственный плюс – молодость. Такое резиновое личико, с плотно обтягивающей матовой ровной кожей, неизменно притягивает к себе мужское внимание, и то, что у такой бесшабашной девахи есть свои поклонники и почитатели своеобразной дворовой красоты, сомневаться не приходилось.

      – Может, ты голодная? – неожиданно для себя спросил Димон.

      Надо было видеть, с какой благодарностью взглянули на него глаза этой девушки.

      Кушать Настя Пастухова хотела постоянно.

      Как правило, она никогда точно не знала, будет у неё завтра обед или нет. Кто-то читает про голодное детство у Гюго в «Отверженных», а кто-то познаёт это на собственной шкуре на российских просторах.

      Настя жила с матерью и маленьким братом в пригороде Твери, в унылом бараке, где, кроме них, обитало здесь ещё десять семей, таких же, как они, неустроенных. У кого отец сидит «бритым за решёткой», у кого – мать, у кого – брат-наркоман или и сестра. В общем, с зоной сообщение прямое.

      До развала Союза посёлок процветал, развивалось подсобное хозяйство, свиноферма, вовсю велось жилищное строительство (три двухэтажных кирпичных дома сдали!). И без работы никто не сидел. «Девяностые» сломали жизнь если не всем, то большей части здешних людей. Кто-то вынужден был уехать – работы-то нет! – кто-то остался и влачил жалкое существование, кто-то спился. Но, конечно, были и те, кто через все мыслимые и немыслимые преграды прошёл и вышел победителем. Да, были. Но таковых по пальцам пересчитать.

      Настина семья относилась к первой, так сказать, «сломанной» категории.

      Как Настя наголодалась в девяностые – передать невозможно! Ещё в подготовительном классе придёт, бывало, домой, а в холодильнике «мышь повесилась». Хоть бы сухарик какой нашёлся! Отца посадили (магазин в городе ограбил; самому бы спрятаться, чтоб никто не нашёл, но напился до чёртиков, его скоренько и повязали