Дом на Баумановской. Юлия Ли

хотят дать денег за успешно провернутое «дельце с мадьярами», золотом. Глаза того загорелись, и он ни о чем больше не спросил, пообещав, что будет ждать в подъезде заброшенного дома.

      Когда солнце косыми лучами скользнуло в окно гостиной, Коля поднялся. Набрав воздуха в легкие, зажмурился, точно готовился к смерти, сердце прожгло горькой обидой, что он испортил себе всю жизнь одним-единственным глупым поступком, поддавшись грубой силе. С шумом выдохнув, он посмотрел на свою виолончель. Если все удастся исправить, пообещал себе, что все вызубрит, все прорешает, все Майкины примеры со скобками и без, и сам, без ее помощи! А потом окончит школу и уйдет в консерваторию.

      Проскочив из гостиной в переднюю, он открыл было дверь, и тут вышла из кухни мать. Коля на мгновение обмер, решив, что все его намерения ей давно известны, как всякой матери, всевидящему оку или древнему оракулу, но все же потянулся за пальто, стараясь на нее не глядеть.

      – Куда же ты собрался? – она уперла кулак в бок. Черный шелк ее кимоно струился от бедра к полу, длинный шлейф волочился по паркету. От нее остро пахло ее папиросками и французскими духами.

      – В музыкальную школу, – проронил тот, со страхом ожидая, вспомнит она или нет, что сегодня у него там занятий нет.

      – А инструмент? Забыл? – неожиданно спросила она.

      Коля облегченно выдохнул и потащился обратно в гостиную за виолончелью. Снял с подставки, открутил шпиль. Мать последовала за ним, встала на пороге, наблюдая, как он укладывает инструмент в кожаный с клепками чехол, как не спеша, все еще надеясь не взять с собой эту громадину, защелкивает застежки. Обреченно он подтянул виолончель за ремень, который крепился у головки грифа и внизу у подгрифника. Делать нечего – придется идти в дом № 23 с ней.

      Спустился вниз. Вышел из подъезда, прошел шагов десять, справа и слева стояли покосившиеся деревянные домишки, притуленные к высоким доходным домам с балконами, с деревьев ветер нес под ноги пригоршни золотых листьев. Улица была на удивление безлюдна. Действительно тихо: еще не начали возвращаться с заводов и фабрик рабочие, которых здесь проживало полно. Только под аркой колокольни церкви Святой Екатерины Николо-Рогожской, такой потертой и обтрепанной, что, казалось, ее крепко обстреляли из тяжелых орудий в мировую войну, прямо на земле по-турецки сидел мальчонка в пальто с протертыми локтями и котиковым воротником и шлеме-буденовке, надвинутом на лоб. Перед ним лежала старая кепка с дырой на подкладке и несколькими монетами в ней. Коля было прошел мимо, но ему показались знакомыми ботики. Он вернулся. Наклонившись, заглянул под козырек буденовки.

      – Иди куда ш-шел, – прошипела Майка.

      Коля живо послушался, дернув от нее, как от огня. И почти бегом долетел до возвышающегося, казалось, до самых небес, тонущего в вечерних сумерках доходного дома Фроловых под номером 23. Это был настоящий замок, построенный лет пятнадцать назад. Облезлая громадина с пузатым эркером, имитирующим средневековую башню, с цветными витражами в стрельчатых